домой, к брату, чтобы наконец стал мужчиной.
– Что, сразу двоих? Не многовато для первого раза? – вступил в разговор длинноносый парень справа.
– Конечно, много, – улыбнулся Люциен, убирая руки спину, под фрак. – Поэтому одна моя. Правда пока не определился которая.
– Бери с золотыми волосами! – крикнул еще один, и Ро тихо пискнула. – Седая больно худая, кожа да кости.
– А ну заткнули пасти! – прорычал бородатый. – Нашли кого слушать, он время тянет.
– И то верно. – И с этими словами Люциен рванул вперед и всадил бородатому кинжал, спрятанный за спиной, под фраком, прямо в глаз. Тот взвыл, выронил свое оружие и попятился, прижимая к лицу руку.
Каким бы храбрым ни был этот поступок, безрассудства в нем было больше, ведь кинжал так и остался в глазу бородача, а остальная троица ринулась в бой. Люциен попробовал уворачиваться от ударов, и делал это весьма искусно, но дубинка оказалась проворнее: верзила в шапке, хоть и не со всего размаху, а неловко, приложился ею по его голове, и лорд Монтфрей пал без чувств на землю. Тонкая струйка крови потекла по виску.
Девушки завопили во весь голос. Бородач с окровавленным лицом и торчащей в глазу рукояткой неровной походкой направился прямо к ним, двое следовали за ним, словно тени, выстроились в ряд за его спиной. Еще один, тот, что был с дубинкой, осматривал карманы Люциена. Лиссарина молилась богам, чтобы сейчас кто-нибудь прошел этим переулком, желательно стража, и спас их, но шум на площади еще не стих, значит большинство людей и гвардейцев все еще там. Никто не мог им помочь.
– Что, принцессы? Страшно? – бородатый приблизил к ним уродливое лицо, и Лиссарину чуть не стошнило. – Не нужно бояться. Если вы богатенькие, и скажете, кто ваши родители, то мы, так уж и быть, не станем вас насиловать. Но если будете брыкаться…
Кровь заливалась ему в рот, на оскаленные зубы, струилась по подбородку и капала вниз, словно слезы, и Лиссарина вжалась затылком в стену, чтобы хоть как-то отодвинуться от этого безобразия.
– Прости меня, пожалуйста, Рин, – прошептала Ровенна, шмыгнув носом. – Это я во всем виновата.
– Чего ты там бормочешь, куколка?
– Если бы я не попросила остановиться, мы бы уже были дома и пили чай, а сейчас…
Она вышла вперед, заслонив собой Лиссарину. Рин потеряла голову от страха: что она творит? Ей не справиться с головорезами голыми руками. Она только навредит себе и все зазря. Они ведь все равно просто так их не отпустят, обязательно схватят и хорошо если сдержат обещание не насиловать, а могут и не сдержать. Кто там разберет разбойничьи правила и кодекс чести, если таковой вообще есть? Но то, какой решительной стала Ровенна в один миг, заставило ее воздержаться от возражений. Ровенна словно бы знала, что делает. Или не знала, что чувствовала. Интуитивно.
– Эй, ты, а ну пошла…
И тут вспыхнул свет. Лиссарина зажмурилась от его жара. Это был не огонь, а настоящий солнечный свет, какой бывает в лучшие летние деньки, только
