Максим Денисов
© Ольга СоловьЕва, 2023
© Захарий Махарадзе, дизайн обложки, 2023
ISBN 978-5-0060-1492-3
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Ольга Соловьева
«ПОДСЕЛЕНИЕ»
Пьеса-монолог-фантазия в трёх частях
Часть первая – Гипноз
Часть вторая – Горящая занавеска
Часть третья – Петля
Гипноз
На той лекции по научному атеизму я механически рисовала на полях тетради веточку сирени, а сама размышляла о том, что страдания вовсе не облагораживают человека, и кто только мог такую ерунду выдумать? Любопытно, и каким же образом мучения сделают людей лучше? В конкретном случае, лично меня? Проверять на себе и страдать совершенно не хочется.
Я не слушала монотонный, с периодически внезапно появляющимися в нём властными нотками, голос преподавателя Волгина. Он долговязый, некрасивый, очень тощий мужчина лет тридцати с глазками-точками цвета графита и ртом без губ, как у куклы конферансье из театра Образцова. Неважно, кто наш преподаватель – убежденный «научный» атеист или выполняющий свою работу, обычный сотрудник вуза, у меня он вызывал непонятную неприязнь. Забавляла меня только его способность скручивать ноги. Закинув одну ногу на колено, он умудрялся ещё два раза закрутить её петлей вокруг другой ноги, стоящей на полу. Так он сидел, похожий на сухой темный корень, перед студентами, и не за столом, а у арочного окна очень уютной аудитории.
Любопытно, а из такого скрюченного положения ему сразу распутать ноги и быстро встать насколько затруднительно? А может, вовсе не трудно, может, у него и тела как такового нет, а только пустой костюм, и к нему непостижимым образом приставлена маленькая, вытянуто-приплюснутая голова.
Волгин что-то говорил. Я, всё больше погружаясь в размышления, наткнулась на воспоминание, ставшее почти моим собственным, настолько ярко оно запечатлелось. Родненькая бабулечка рассказывала, что будучи одиннадцатилетней девочкой, она выполняла небольшие хозяйственные поручения у живущей по соседству большой семьи православного батюшки. И вот, в Великий пост на страстную неделю, она случайно увидела, как поп с попадьей и их многочисленные поповчата смачно жуют запеченных цыплят, поглощают яйца, сметану и что-то там ещё, чем ломился их дубовый стол.
В моей голове возник запах куриного мяса, мне срочно захотелось покушать. Кто в студенчестве жил в общежитии, тот знает, что завтрак, а часто и обед – редкая роскошь.
Моя бабушка с того давнего дня на всю жизнь стала убежденной атеисткой, высмеивала церковных служащих – всех подряд, не принимала никаких возражений, что есть и другие, правильные священники. В одном из писем домой, зная бабушкин живой интерес ко всему, что касается обучения, я специально указала, что в институтской программе есть предмет – научный атеизм. Этот факт был ею одобрительно принят.
О! Она была бы очень прилежной, и Волгин такой старательной студентке был бы рад-доволен. Точно.
Тем более, что бабулечка была на редкость красивая. В юности похожая на актрису немого кино Веру Малиновскую.
Мысленно я улыбнулась. В помещении висела тихая сонливость, мои однокурсники сидели молча, слишком расслабленно и спокойно, как будто спали с открытыми глазами. Ранним утром пролился мощный дождь, но он кончился, сияло солнце, мокрые стекла большого округлого окна, переливаясь, казались живыми, походили на вертикальную водную гладь. Необычайно спокойную и манящую. Мысленно я уже плыла, плыла. Уплывала – переплывала из одного озера в другое, переплывала в Оку у Тарусы, а потом из Оки в пруд в имении Толстых.
Замаячил перед внутренним зрением противоречивый Яснополянский Лев. На днях я прочла две его статьи «В чем моя вера? и «И о борьбе со злом посредством непротивления». Поразилась, что он сравнивал себя с разбойником – прям так и писал:
– «Я как разбойник, знал, что жил и живу скверно, видел, что большинство людей вокруг меня живет так же… знал, что я несчастлив и страдаю, и что вокруг меня люди также несчастливы и страдают, и не видал никакого выхода кроме смерти из этого положения. Во всем этом я был совершенно подобен разбойнику, но различие мое от разбойника было в том, что он умирал уже, я ещё жил. Разбойник мог поверить тому, что спасение будет там, за гробом, а я не мог поверить этому…».
Потом, неясным каким-то образом, писатель избавился от отчаяния, испытал радость и счастье жизни, ненарушимое смертью. Жизнь и смерть перестали ему казаться злом. Толстой стал утверждать, что человек родился не для тягот и мучений, что религия подавляет личность, требует рабской покорности, и за эти, кажется, мысли, отлучён был от церкви.
Что
