малого зрительного зала, мимо библиотеки, мимо сиреневого букета на вахте дежурного учебного корпуса и… ву а ля! Вот уже я среди цветущих кустов в саду, окружающем особняк.
Повезло, что институт разместили в таком дивном месте! Жасмин и сирень, мокрая от утреннего ливня, пригнувшись к дорожкам, ещё сильнее благоухала, а дорожки уже подсохли, и множество солнечных зайчиков были задействованы в своей хаотичной игре. Они складывались в мозаику, отпрыгивали, снова сливались в яркие, светлые пятна. Солнце-зайцы были слишком яркие, слишком большие. От неожиданно огромных их размеров в моих глазах помутнело. Непроизвольно я зажмурилась, но перед этим зачем-то повернулась и взглянула на окно второго этажа, на то окно, за которым продолжалось занятие, откуда я сама себя вызволила.
И не то было жутко, что Волгин не просто выглядывал, он парил в верхней части окна, а то, что его длиннющие костлявые пальцы держали толстую-претолстую веревку. Я поспешно отвернулась. Померещилось. Неприятно. Наверное, от неутоленного голода.
Вспышка света ослепила меня. Я провалилась в темноту.
Научный гипноз от атеиста Волгина – мгновенно осознала я, когда очнувшись, очутилась у закрытой двери, внутри аудитории. Так… я никуда не успела выйти. Выхода из входа не случилось. А слова эти «Выход там, где вход» – это какой-то код. Волгин на мне пробует гипнотическую технику. И я выясняется, что? Поддаюсь гипнозу?
В голове персеверация: «Вихрь любовников» – гравюра Блейка, гравюра, Блейк, вихрь любовников. Борясь с желанием достать из портфеля свой любимый сборник стихотворений, подойти и подарить его Волгину, я точно знала – сама я этого делать категорически не хочу. Да и с какой это стати дарить чужому, несимпатичному мне человеку – любимое и дорогое? Дорогое, между прочим, во всех смыслах. Я половину своей стипендии отдала букинисту за редкую книгу. Вот так можно одновременно желать совершить действие и совершенно не желать его совершать. В голове каруселью вертелись настойчивые слова: Иди и подари Волгину сборник стихов.
Сменялись на вкрадчивые фразы из незнакомого мне… рассказа? Фильма? «Скорей, скорей, Мусенька! Там тебя ждет сюрпри-и-из»… Какой это сюрприз…
Черт сидел голый, в серой коже, как дог, вытянув руки вдоль колен, как рязанская баба на фотографии или фараон в Лувре, в той же позе неизбывного терпения и равнодушия. Черт сидел так смирно, точно его снимали. Шерсти не было, было обратное шерсти: полная гладкость. Действия не было. Он сидел, а я стояла. И я его любила».
Волгин тоже сидел, я стояла. И я его любила. Было страшно. Благоговейно страшно. Редкие волосы на шишковидной голове атеиста, отсутствие даже намека на то, что он пользуется бритвой, острый подбородок вызывали стойкое отвращение. Никакой к нему любви я не чувствовала, но думала – люблю.
Святые угодники! Или как бы воскликнула моя бабулечка – СлЯпые негодники!
Эти «слЯпые негодники» было у неё самым любимым и часто употребляемым
