и садится за руль. Я машу ей рукой, когда она отъезжает от подъездной дорожки задним ходом, шлепает по луже, которой не было час назад, и уносится прочь.
Я закрываю входную дверь, стряхиваю с себя капли дождя и иду на кухню, где наливаю себе большую порцию бурбона. Этот новый поворот событий требует бодрости, которую кофе дать не может.
Снаружи еще один порыв ветра рикошетит в дом. Скрипят карнизы и мерцают огни.
Признаки того, что шторм усиливается.
Бокал бурбона у меня в руке; я поднимаюсь наверх, в первую спальню справа.
Он там такой же, каким я его оставила.
Растянулся на двухъярусной кровати.
Лодыжки и запястья привязаны к спинкам кровати.
Полотенце заткнуто ему в рот, чтобы получился импровизированный кляп.
Я убираю полотенце, сажусь на такую же кровать в другом конце комнаты и медленно делаю большой глоток бурбона.
– У нас мало времени, – говорю я. – А теперь расскажи мне, что ты сделал с Кэтрин.
ДО
Я вижу это краем глаза.
Нарушение водной глади.
Рябь.
Солнечный лучик.
Что-то поднимается из воды, затем снова уходит под воду.
Я наблюдала за озером мысленно отстраненно, что бывает, когда видишь что-то тысячу раз. Глядишь, но не совсем. Все видишь, но ни на что не реагируешь.
Бурбон может иметь к этому какое-то отношение.
Я на третьем стакане.
Может на четвертом.
Считать выпитые стаканы – еще одна вещь, которую я делаю машинально.
Но движение в воде теперь полностью привлекает мое внимание. Поднимаясь с кресла-качалки на нетвердых ногах после трех (или четырех) стаканов, я смотрю, как гладкая поверхность озера снова зашлась в залитых солнцем кругами.
Я прищуриваюсь, пытаясь сконцентрироваться после небольшого опьянения, чтобы увидеть, что это такое. Это бесполезно. Движение идет с самого центра озера – слишком далеко, чтобы ясно видеть.
Я покидаю заднее крыльцо дома у озера, захожу внутрь и шаркаю в тесный холл сразу за входной дверью. Там есть вешалка для одежды, спрятанная под анораками и дождевиками. Среди них бинокль в кожаном футляре, висящий на потрепанном ремешке, который не трогали больше года.
С биноклем в руке я возвращаюсь на заднее крыльцо и стою у перил, оглядывая озеро. Снова появляется рябь, и в эпицентре из воды появляется рука.
Бинокль падает на пол крыльца.
Я думаю: кто-то тонет.
Я думаю: надо спасти.
Я думаю: про Лена.
Последняя мысль – о моем муже, о том, как он умер в этой самой глубокой воде – побуждает меня к действию. Я отталкиваюсь от перил, от моего резкого движения задрожал лед в бокале для бурбона рядом с креслом-качалкой. Он слегка позвякивает, когда я покидаю крыльцо, сбегаю по ступенькам и прыгаю
