история.
Гасконцу больше нечего было рассказать.
– Ну а ты-то, бродяга, как? – поинтересовался он.
– Я, – отвечал нормандец, – удирал от конников Каррига чуть ли не до Баньер-де-Люшона. Я тоже подумывал отправиться в Испанию, но встретил бенедиктинца, которому понравилась моя благообразная внешность, и он взял меня на службу. Он направлялся в Кель на Рейне, чтобы получить какое-то наследство по поручению своего монастыря. Кажется, я увел его чемодан и сундук, да и деньги, по-моему, тоже.
– Плутишка, – ласково прокомментировал гасконец.
– Пришел я в Германию. Вот уж разбойничья страна! Ты говоришь – кинжал? Но кинжал хотя бы стальной. А там они дерутся только пивными кружками. В Майнце жена одного трактирщика очистила меня от дукатов бенедиктинца. Она была прехорошенькая и так меня любила… Ах, друг мой Плюмаж, – вздохнул Галунье, – ну за что мне такое несчастье, почему я так нравлюсь женщинам? Не будь их, я мог бы купить себе домик в деревне, чтобы спокойно жить в старости, маленький садик, лужок, на котором цвели бы розовые маргаритки, ручеек, а на нем мельница…
– А на мельнице мельничиха, – ввернул гасконец. – Ты чересчур влюбчив.
Галунье ударил себя кулаком в грудь.
– Страсти! – воскликнул он, возведя очи горе. – Страсти превращают жизнь в пытку и не дают молодому человеку отложить на черный день!
Высказав это здравое замечание, брат Галунье продолжал:
– Подобно тебе, я менял город за городом в этой плоской, жирной, глупой и нудной стране. Что я там видел? Худющих, желтых, как шафран, студентов, дураков-поэтов, завывающих при свете луны, ожиревших бургомистров, ни у одного из которых нету племянника, жаждущего, чтобы дядюшка преждевременно отошел в лучший мир, церкви, где не поют мессу, женщин… нет, не могу ничего худого сказать о представительницах прекрасного пола, чьи прелести усладили и сломали мою жизнь, наконец, жилистое мясо и пиво вместо вина.
– Битый туз! – решительно изрек Плюмаж. – Ноги моей никогда не будет в этой дрянной стране.
– Я повидал Кёльн, Франкфурт, Вену, Берлин, Мюнхен и еще множество других городов и всюду встречал компании молодых людей, распевающих заунывные песни. Точь-в-точь как ты, я вдруг ощутил тоску по родине, пересек Фландрию, и вот я здесь.
– Франция! – воскликнул Плюмаж. – Нет ничего лучше Франции, малыш!
– Благороднейшая страна!
– Родина вина!
– Отчизна любви! – Но тут Галунье прервал лирический дуэт, который они исполняли с одинаковым воодушевлением, и спросил: – Дорогой мэтр, а только ли полное отсутствие мараведи вкупе с любовью к отчизне заставило тебя пересечь границу?
– А тебя только ли тоска по родине?
Брат Галунье покачал головой, Плюмаж опустил глаза.
– Была и другая причина, – сказал он. – Как-то вечером, завернув за угол, я нос к носу столкнулся…
