Эйлин обошла весь магазин, потрясенная роскошью разноцветной глазури, конфет и тортов ручной работы.
Когда смена закончилась, мама дала Эйлин коробку трюфелей и повела ее на Пятую авеню, а там – до пересечения с Тридцать девятой улицей. Они остановились перед витриной «Лорда и Тейлора» – Эйлин раньше видела ее только на снимках в газете. Декорации в витрине – уютные камины и миниатюрная мебель с шелковой обивкой – вызывали те же чувства, что идеальный газон и красивая жизнь за чужими окнами. Хотелось залезть в эту витрину и остаться там насовсем. Дул довольно сильный, но не слишком холодный ветер. Бодрящий запах зимы щекотал ноздри. В сумерках вся улица казалась чуточку волшебной. Эйлин вдруг подумала, что прохожие, глядя на них, видят самых обыкновенных маму с дочкой, которые вышли, как обычно, вдвоем за покупками. Она искала на лицах отражение мысли: «Какая милая семья!»
– Запомни: Рождество надо праздновать как следует, – сказала мама в поезде, когда они возвращались домой. – Всегда. Будь ты хоть при смерти – не имеет значения.
Перед сном мама подоткнула ей одеяло – впервые со времени больницы. Проснувшись посреди ночи и увидев рядом пустую кровать, Эйлин выглянула за дверь. Мама полусидела на диване – голова запрокинута, рот раскрыт. В руке зажат пустой стакан. Эйлин в первую минуту испугалась, что мать умерла. Подойдя поближе, увидела, что грудь поднимается и опускается в такт дыханию. Эйлин постояла, посмотрела на нее, затем осторожно, чтобы не разбудить, забрала пепельницу и стакан, положила в раковину. Взяла с маминой кровати одеяло и укрыла спящую. Сама спала с открытой дверью, чтобы видеть маму.
По почте пришла посылка на имя Эйлин. В посылке оказался учебник игры на кларнете, а под ним – сам кларнет мистера Кьоу. Текст на официальном бланке сообщал, что мистер Кьоу скончался от рака легких и завещал Эйлин свой инструмент. Несколько дней она брала кларнет на ночь с собой в кровать, потом мама заметила и запретила – сказала, что это вурдалачество какое-то. Эйлин пробовала даже на нем играть, но бросила – инструмент издавал только придушенные хрипы. Она очень хорошо помнила негромкую, берущую за душу мелодию, которая доносилась из-за стенки, когда играл мистер Кьоу. Стоило закрыть глаза и чуть-чуть сосредоточиться – музыка звучала вновь, словно только и ждала, когда ее разбудит умелый музыкант. А Эйлин и пару нот связно сыграть не могла. Она просто вынимала разобранный кларнет и разглядывала, а потом снова убирала в футляр с мягкой розовой подкладкой. Ей довольно было любоваться на кларнет мистера Кьоу – изящно выточенные деревянные части, поблескивающие медные выступы. Приятно было взвесить их в руке или нажимать на клапаны: они легко подавались, а потом упруго возвращались в прежнее положение. Она любила водить по губам мундштуком, иногда крепко прикусывая узкий кончик, которого касались губы мистера Кьоу.
Никто никогда не дарил ей таких чудесных вещей. Во всем доме не было подобной вещи. Кларнету не место в этой квартире, думала Эйлин. Когда она вырастет – переедет в другой дом, такой красивый,
