раскладывая пасьянс. Я пересек зал и занял кожаное кресло по соседству с ней. Она приветствовала меня с безукоризненной вежливостью, но склонности к беседе не выказала. Все ее внимание поглощало правильное совмещение карт на столе.
Однако, наблюдая за ней, я заподозрил, что она добавляет карты из спрятанной где-то колоды, а потом определенно убедился в передергивании. Ей пришел джокер три раза подряд.
Ко мне сразу вернулись воспоминания о неприятном случае с секундомером, как и о моем психоаналитическом эксперименте, о котором я на время забыл. Так или иначе, но мисс Пауэлл представлялась мне вовлеченной в ситуацию, где таинственные обстоятельства все еще выглядели совершенно необъяснимыми. И я решил попытать удачи с ней.
– Такие вечера должны навевать вам ощущение, что вы снова в Бостоне, не так ли, мисс Пауэлл? – осторожно начал я. – Лично у меня этот город ассоциируется с вещью на мраморном столе.
Мисс Пауэлл раздраженно повернулась в мою сторону, уже подготовленная карта зависла в воздухе. Она хмуро наморщила лоб и сказала:
– Если вы говорите о прилавках рыбного рынка, мистер Дулут, то мне ваши ассоциации непонятны. К тому же по воскресеньям он не работает, что, разумеется, правильно.
И она отвела от меня взгляд, будто я сам внезапно вызвал у нее ассоциацию с сырой рыбой из Бостона. На ее лице даже отобразилась некоторая брезгливость. А мне ничего не оставалось, как подняться и оставить ее, так ничего и не выяснив.
Дальнейшие бесцельные блуждания по залу привели меня в итоге к герру Штрубелю. Прославленный дирижер стоял у стола и рассеянно листал какой-то музыкальный журнал. Я присоединился к нему, а он встретил меня поистине венским поклоном, после чего заговорил о сценическом искусстве.
Мне было интересно выслушать его порой экстравагантные, но по большей части любопытные суждения о театре. И если бы не его слегка бегающий взгляд, он бы производил впечатление абсолютно нормального человека. Франц спросил, доводилось ли мне заниматься оперными постановками, и высказал пожелание как-нибудь поработать со мной вместе. Когда же он пустился в описание своего видения спектаклей на музыку Вагнера, его энтузиазм еще более возрос. Он активно жестикулировал, а в речи даже появилась мелодичность.
– Им всем не хватает ритма, мистер Дулут. Возьмите, к примеру, того же «Тристана». Все играют его с чрезмерным почтением, как будто имеют дело с покойником или с древним музейным экспонатом, требующим особой бережности. Но «Тристан» должен быть исполнен жизненных сил, или за него не стоит браться вообще. В нем должен присутствовать ритм – ритм в игре оркестра, ритм в вокальных партиях. Ритм, заданный, разумеется, дирижером. Ритм… Живость… Нечто постоянно поддерживающее внимание публики!
– Как вещь на мраморном столе, – совсем уж, казалось бы, некстати ляпнул я.
– Вещь на мраморном столе! – Его глаза загорелись подлинным огнем творчества. – Какая гротескная фраза, но до чего же она приковывает
