усиленные звуки зоны отдыха – смесь многоголосого писка видеоигр, музыки из десятка динамиков и крика подростков, наслаждающихся кто сладким, кто выпивкой, но все это приглушалось сдерживающей стеной наших голосов. Наконец мы снова умолкли, держась за руки в темноте и впитывая остатки дневной жары, излучаемые песком.
– Временами мне кажется, что учиться в университете – это, в каком-то смысле, умереть. Вот ты один человек, с самыми разными интересами, но затем тебе вдруг приходится отрезать все это и стать совершенно другим. – Хамид говорил, опустив взгляд, копая в песке ямку. Я чувствовала, как нас объединяет скорбь, а также трагедия того, что мы лишь сейчас начинали узнавать друг друга. Хамид вот-вот должен был исчезнуть в будущем, которого мы себе даже не представляли.
Повинуясь внезапному порыву, я пропустила пальцы сквозь его волосы, и ощущение оказалось мягким, но в то же время грустным, глубоким и пугающим. А затем, совершенно внезапно, оно стало раскаленно-горячим и настойчивым. Хамид повернулся ко мне, и мы поцеловались, а затем стали трогать друг друга так, что мои мышцы непроизвольно напряглись. Меня заполнила такая ноющая боль, описание которой я видела только в низкопробной эротике, стоящей в разделе «секс» в книжном «Брентано».
Наконец мы оторвались друг от друга, и я прошептала:
– Ты очень красивый!
Мне уже так давно хотелось сказать кому-нибудь эти слова искренне.
Хамид посмотрел мне в глаза, и его лицо стало серьезным.
– И ты тоже.
Мы встали, обнимаясь, прижимаясь друг к другу с такой силой, с какой только было возможно.
– Наверное, нам нужно возвращаться домой.
– Да, нужно.
Мы снова поцеловались, и я подумала, имело ли какой-то смысл то, что происходило сейчас между нами. Быть может, нам больше никогда не суждено заниматься этим, а может быть, у нас будет летний роман в духе Джона Хьюза[23] и мы полюбим друг друга. Мы устало добрели до стоянки, успевшей по большей части опустеть. Затем какое-то время сидели в машине и слушали музыку, повторяя, что нам пора ехать, но на самом деле прикидывая, как нам разложить сиденья так, чтобы можно было лечь рядом.
Мне хотелось поцеловать все те части тела Хамида, где поцелуи, как я читала, ощущаются приятнее всего: шею, веки, грудь, живот. Всё. И каждый раз он отвечал на мои поцелуи, в то же самое место, и я ощущала его мягкие губы даже теми частями своего тела, к которым он не прикасался. В какой-то момент нам показалось, что самым очевидным будет накрыться заплесневелым покрывалом, лежавшим сзади, и раздеться под ним. До этого я еще ни перед кем не обнажалась вот так, единственно ради исследования. Это казалось чем-то вроде науки.
Мы двигались на ощупь к тому, что, как мне говорили, принесло бы нам наслаждение, а я не переставала гадать, что должно было чувствовать мое тело. То и дело я немела. В сознании всплывали образы, происхождение которых я не хотела вспоминать. Грубые руки у меня между ногами. Голос, превращающий мое имя в ругательство. Сделав над собой усилие, я сосредоточилась
Джон Хьюз (1950–2009) – американский кинорежиссер, сценарист, продюсер
