твоем месте, маленькая глупенькая прачка, – заговорил он совсем тихо и как будто бы с нежностью, – я бы возвращался в свои края…
– Ковин! – возмутилась госпожа Торэм.
– …Нашел бы себе какого-нибудь конюха и жил там, наслаждаясь простыми радостями жизни.
Оддин уже обходил стол – то ли чтобы ввязаться в драку, то ли зачем-то еще, – когда Элейн ответила:
– Ну так найдите себе конюха, кто же вам мешает?
В следующее мгновение произошло сразу несколько вещей: Ковин встал, еще больше сократив расстояние между ними, Оддин подлетел к брату, хватая за плечо, госпожа Торэм подалась вперед, приобнимая со спины Элейн, будто пытаясь защитить. На пол упала вилка, в образовавшейся тишине звон показался похожим на голос Толстухи Мэри, большого колокола в Лимесе, извещавшего, что настал полдень.
Ковин чуть склонился, и они с Элейн почти соприкоснулись носами. Оддин удерживал его, но это не требовалось, Ковин стоял спокойно, не пытаясь напасть – только запугать.
– Моя семья еще не успела рассказать обо мне или ты просто дура? – поинтересовался он.
Оддин наконец отшвырнул брата в сторону. Тот сумел удержаться на ногах, распрямился, поправил одежду.
– Мама. – Повисла пауза. – К вечеру этих людей не должно быть в моем доме. А если Оддин действительно решит жениться на кападонке, я его зарежу. Как предателя. В моей семье не будет этого отродья.
С этими словами он ушел, оставив после себя гнетущую тишину. А затем госпожа Торэм и Оддин совершенно спокойно вернулись на свои места и продолжили завтрак.
– Прошло не так плохо, как я ожидал, – заметил последний.
– Согласна. Во всяком случае лучше, чем в прошлый раз, – кивнула его мать.
Элейн в немом изумлении уставилась на обоих.
– Садись, дитя мое, доешь, – велела хозяйка.
Слишком пораженная их реакцией, Элейн послушалась.
У нее не находилось слов: они считали, что это в порядке вещей? Они не знали, что он действительно мог убить? Их не задевало, что он обращался с ними, как с прислугой?
Впрочем… чего она ожидала от карнаби? Это кападонцы были гордым народом, который не стал бы терпеть такого к себе отношения. Вероятно, у этих людей считалось нормальным как оскорблять других, так и сносить оскорбления. Она бросила взгляд на госпожу Торэм: та неторопливо и будто бы гордо продолжала завтракать. Так все это показное? Перевела взор на Оддина: ей только начало казаться, что это человек чести, но вот он спокойно сносит угрозы брата.
Остается только один вопрос: что же она, Элейн, делала в этом доме? Где ее собственная гордость?
Она встала, заставив хозяев встрепенуться и удивленно посмотреть на гостью.
– Спасибо за то, что дали крышу над головой, – сказала Элейн звенящим голосом, – но мне пора идти.
С этими словами она покинула столовую, чтобы забрать из комнаты свой мешочек с деньгами и картами.
Оддин нагнал ее уже наверху. Он
