и потому не представляют для сторонников движения никакого интереса.
В северной части Аравийского моря двумя днями позже были обнаружены останки семейства горбатых китов. Утром десятого августа вблизи Рифа Коммунистической свободы бесследно исчез «Наутилус-расстрига 666». И завершила кровавую неделю трагедия на пиратском острове Маврикий: два элитных судна-кашалота при невыясненных обстоятельствах и по малопонятным причинам одновременно поглотили друг друга, услышав странный потусторонний вой.
Ребёнок научился сам добывать пищу, чувствовать приближение добычи, а потом и внушать ей, что это её высшее предназначение – стать сегодня едой. Он научился контролировать ложный эмоциональный голод, находить ответы на многие вопросы, в том числе метафизического толка. Чем больше он употреблял животного, несинтетического белка, тем искусней и пытливей становился в своих догадках, теориях, познаниях его стремительно набирающий массу серого мозг.
Пубертатный период немцы вымарали намеренно: половое созревание вкупе с первобытными инстинктами привело бы к суицидальным побуждениям, множило б неуверенность, заостряло бы внимание на оболочке. Потому что невозможно было не заметить, что он хоть и плод родительской любви, но, прежде всего – домашний уродец, успешно завершённый эксперимент гениального сверхчеловека, модная аномалия, живой памятник чужой вседозволенности.
Ребёнок знал, что отрезанная пуповина – архаизм, нет никакой связи между ним и теми, кто захотел звать его своим сыном или создал. Но искушение проверить было слишком велико.
– Есть хочу! Есть хочу! – слышала Света.
– Есть хочу! Есть хочу! – слышал Денис.
– Я вас съем! – слышали немцы.
Нащупав нужную волну, монстр врубил свой зов. Сквозь помехи, шелест, свист, звериный рык, едва уловимое плачущее вибрато, бьющий с оттяжкой якорный канат, пробивались древнескандинавский и гэльский языки, канонический санскрит, развязная губная гармошка, детский смех, стаккато запрещённого митинга, печальная баллада и что-то невыносимо красивое, ослепляющее до снежной слепоты, давящее на затылок, сжимающее виски, делающее сердце гулким бездонным колодцем, туманящее разум.
Света и Денис нелепо улыбались, трогали друг друга, сначала нежно, а потом – жёстко и грубо. Кусали, плевали, царапали. Орали матом. Били посуду. Крушили мебель. Пили водку, закусывали чесноком, конфетами и сырой печенью. Выдавливали из себя слёзы, вспоминали как это, а потом и вовсе заплакали.
– Ты первая захотела от него избавиться!
– Нет, это была твоя идея!
– Ты никогда не называла его сыном!
– А ты принимал его за рыбу!
– Ты вообще не мужик!
– А ты очень тупая баба!
Монстр помнил всех, кого съел. Проживал их жизни. Перенимал опыт и вредные привычки, высасывал страхи, оставляя взамен своё знание. Люди, рождённые людьми; люди, созданные в лабораториях; животные, обладающие интеллектом;
