не быть свидетелем тому, что готовилось.
Павлов открыл дверь и вышел, там стал раздеваться.
– Ты езжай, Витек. Забудь сюда дорогу.
– Но… – Водитель прикусил язык. Говорить что-то было бессмысленно.
Павлов скинул костюм, швырнул его на полузастывшую грязь, оставшись в трусах, майке и обуви. Его рыхлое жирное тело колыхалось, как студень, от каждого движения кожа покрывалась пупырышками на холодном ветру. Избавившись от туфель и носков, Павлов ступил в грязь босиком, его белые голые ноги точно замерцали на фоне исконной черной плоти земли. Трусы и майку он отбросил с отвращением, точно они были чем-то нечеловеческим. Водитель расскажет об этом другим людям, но потом, сейчас он только наблюдал. Павлов махнул ему и отправился в темноту, за незримую ширму, которую не могло разрушить сияние фар. Водитель видел его, пока жирная белая фигура хозяина не исчезла.
Между тем он шел, отлично ориентируясь в первозданном мраке, счастливый, свободный и точно знающий, чего хочет. Его истинная цель уже рядом, цель, к которой он стремился с того дня, когда нечто из ничто спасло ему жизнь, дав ключ к тайнам жизни. Ни деньги, ни власть не имеют для Павлова больше никакого значения, а имеет все это, топкая ледяная грязь, гнилые листья, мусор и запах застарелой мочи и рвоты живущих на дне людей. И запах помойки, на которой гниют объедки, тоже его запах, собачье дерьмо, на которое он наступает, чувствуя, как оно продавливается сквозь пальцы, его плоть и его причащение. И мертвая старуха, три дня пролежавшая у контейнеров и порядком обглоданная бродячими псами, встает, чтобы идти за ним, хромая и теряя куски плоти. Она почти скелет, но сила веры толкает ее к той же цели, о которой она ничего не знала при жизни, ни единого дня в своих трудовых и рабских годах. Псы, что ели ее, рычат и трусят следом, хватая за концы рваных кишок, волочившихся по грязи.
Павлов проходит мимо помойки и направляется к яме в земле, той самой, где впервые услышал голос, и визг в его голове стихает, открывая другую музыку: голоса увенчанных черными нимбами знакомых теней, пришедших из невообразимых глубин. Вот они. Стоят вокруг ямы и ждут его, приветствуя ледяным своим молчанием, при этом мысли их, которые Павлов еще не умеет читать, выходят в явь, превращаясь в дикий, выворачивающий наизнанку смрад разложения. Павлов приближается к яме, заполненной водой и мусором, в ней уже кипит жизнь; взбивают лапами пену трупы кошек и собак, и хозяин, на чей зов явился Павлов, верховный жрец его, выходит явиться своей пастве. Падая на колени, Павлов затем плюхается на живот, исторгая из своего нутра пронзительные овечьи крики, чье эхо разбегается по дворам и закоулкам, кое-где в окнах даже зажигается свет, но люди, смотрящие в них, не видят ничего, им не дано видеть истинный мрак. Мертвая старуха подходит к яме и падает ниц, подобно Павлову, и за ней все мертвые, еще не потерявшие плоть, сходятся к одной точке, к центру мира, где лежит вопящий без остановки олигарх; кожа его грубеет, руки и ноги укорачиваются, втягиваясь в тело, становящееся еще
