очень вас прошу: не надо испытывать меня чарами. Я – человек простой, не люблю излишнего внимания к своей скромной персоне.
– Как пожелаешь, – кивнул Рейк.
– А не пора ли нам перекусить? Неужели никто, кроме меня, здесь не проголодался?
Взоры всех обратились к тому, кто задал этот вопрос. Естественно, им оказался Крупп.
Мхиби незаметно покинула место встречи Аномандера Рейка. Она прошла мимо островерхих шатров тисте анди, затем повернулась и попыталась бежать. Мышцы и кости отозвались острой болью. В висках у нее застучало. Бедная женщина раскинула руки, чтобы не упасть.
Отдышавшись, она медленно побрела прочь, громко всхлипывая, глотая воздух и слезы.
«Духи предков, разве вы не видите, каково мне? Умоляю: сжальтесь надо мной. Взгляните: я едва передвигаю ноги. Проявите же сострадание, будьте милосердными! Я прошу… нет, я требую: заберите меня из этого мира. Слышите, жестокие предки? Сколько мне еще ждать?»
Медные браслеты на ее запястьях и лодыжках – испытанное средство рхиви против ломоты в костях – были холодными как лед. Мхиби показалось, что даже они брезгливо морщатся, не желая слышать тяжелого биения ее измученного сердца.
Духи предков не принимали бедную женщину. Они презрительно смеялись над нею.
Рхиви сокрушенно вскрикнула, зашаталась и упала на колени. От удара о жесткую землю у нее перехватило дыхание. Не в силах стоять, она растянулась в пыльном проходе между шатрами.
– Дорогая моя, ты слышала афоризм: «Женская плоть – вместилище для жизни»? – произнес чей-то голос. – На разных языках эти слова звучат по-разному, но смысл у них один. Они повествуют о рождении. В них есть все: радость и боль, утрата и жертва. В них воплощаются узы материнства. Более того – они сами являются узами жизни.
Мхиби с трудом приподняла голову. На вершине опорного шеста восседала Карга. Ее крылья были сложены, а глаза влажно поблескивали.
– Видишь, я вовсе не такая черствая насмешница, какой меня привыкли считать. Возможно, ты думаешь, что я поддалась слабости? Сейчас не это важно. Как мне тебя утешить, милая?
Рхиви покачала головой и прошептала:
– Никак.
– В Серебряной Лисе больше от тебя, чем от других: больше, чем от этих двух этих колдуний или от т’лан имассов.
– Взгляни на меня, Карга! Неужели ты ничего не видишь? – Мхиби поднялась на четвереньки, затем неуклюже села, повернувшись лицом к великой воронихе. – От меня ничего не осталось, кроме костей да высохшей кожи. И еще боли – постоянной, невыносимой боли. Высохший стебель – вот я кто. И чем дольше продолжается это жуткое прозябание, тем сильнее меня охватывает… ненависть.
Голова рхиви резко упала на грудь, будто ей сломали шею. Несчастная женщина затряслась в рыданиях.
– И поэтому ты бы хотела умереть, – сказала Карга. – Понимаю. Матери нельзя опускаться до ненависти к ребенку… и все же ты слишком многого от себя требуешь.
