есть.
– Пойдем чайку, что ли, попьем, – подумав, отозвалась Мария.
Сергей Львович в качестве домашней одежды выдал ей белый банный халат. Мария обернулась в два оборота и утонула в белом коконе. Чтобы халат не волочился по полу, она обулась в свои туфли на каблуках. Было смешно и они оба смеялись, щурясь поначалу после темноты на свет.
Потом Мария сидела в кресле, сняв туфли и поджав ноги, Сергей Львович возился с чашками, чайником, блюдцами, медом, печеньем. Из него сыпалось остроумие, и вытекала какая-то бестолковая суета. Комнату наполнял неяркий теплый свет. Было весело, уютно и хорошо. Какой-то невидимый, но твердый, словно хрустальный, купол накрыл этих двоих. Под этим хрустальным куполом разливалось ощущение уюта, покоя и защищенности. Что-то происходило. Что-то странное росло и крепло. Что? Сказать, что это вспышка любви – какие там порывы любви в сорок лет, – просто смешно! Сказать, что росло чувство душевного родства? Какая там душевная близость, когда и у того и другого вся жизнь прошла с другими людьми? Симпатия? Восхищение красотой или умом? В таком возрасте – каждый себе на уме и чужим умом не восхищается. И тем не мене что-то было, что-то всплывало в комнате, словно кит в океане. Всплывало и утверждалось. Первая это почувствовала Мария – женское сердце более чуткое. Она это почувствовала во время близости – было как-то слишком хорошо и… как-то не чувствовалось неловкости, о которую обязательно спотыкаются в таких быстрых отношениях незнакомые взрослые люди. Она почувствовала и испугалась. Казалось, чего вроде бы пугаться? Он – холостяк. Ее же теперешние семейные отношения вполне позволяли без малейших последствий провести отпуск как ей заблагорассудится. И сейчас, когда они сидели за чаем и болтали ни о чем, был как раз тот момент, когда пора было увидеть, что они совершенно чужие люди из двух чужих параллельных миров, но этого не происходило. Наоборот, происходило что-то странное, что-то таинственное.
Наконец, она устала и стала неудержимо зевать. Загорелая, в белоснежном халате она была столь соблазнительна, что он невольно снова потянулся к ней. Мария сделала решительный жест рукой, каким отгоняют назойливую муху:
– Кыш! – в свою третью комнату! Спать хочу.
Сергей Львович был так восхищен и красотой руки, сделавшей жест, и изяществом самого жеста, что удалился в одиночество с блаженной улыбкой.
Утром, возможно, впервые за много лет Сергей Львович проспал. Точнее, вчера – впервые за много лет – он не завел будильник. Сергей Львович спохватился, когда Мария уже ушла. Через час он уже сидел в «Моцарте» и ждал ее. Почему-то он был уверен, что она придет, его ни на миг не посетила даже тень сомнения, что их «роман» продолжится. Сергей Львович был весь погружен во внутренние переживания. Он был в том возрасте, когда новые страны и новые шедевры искусства перестают потрясать до глубины души, и подлинно новое человек может найти только во внутренних ощущениях. Сергей Львович явно влюбился, причем в этой его запоздалой влюбленности было что-то, чего
