интересовался всеми направлениями молодежной музыки и вообще был человеком очень современным. В период, когда мы с Мананой сильно увлеклись рок-музыкой – особенно «ДДТ», «Алисой», «Наутилусом» – оказалось, что с дедом не только можно этим поделиться, но он по-настоящему их понимает; мы даже ходили вместе на их концерты.
М.: Например, на концерт «Алисы». Только мы с Петей были внизу у сцены, где собиралась толпа фанатов Кинчева, а дедушка сидел в ложе. И время от времени с интересом выглядывал оттуда, посматривая на эту толпу, которая сходила с ума, качалась и кричала.
П.: На «ДДТ» тоже несколько раз ходили вместе. И после таких концертов всегда обсуждали и музыку, и тексты песен, и все восторгавшие нас детали. Эта была одна из тем, объединявшая нас, тема для настоящего общения. Потом, когда я поступил в Консерваторию, дедушка все чаще обращал мое внимание на какие-либо стороны классической музыки. Помню, как он восхищался Вальсом Равеля, видя в нем образец идеальной оркестровки. Позже, когда я стал работать в оркестре Филармонии, мы не раз играли этот «Вальс». И каждый раз внутри себя я слышал голос деда, вспоминал его слова.
М.: А я пошла в театральный. И мы с дедушкой говорили об актерском пении, всегда сходясь на том, что драматические актеры поют интересней, чем профессиональные певцы.
П.: Долгое время, лет до восемнадцати или даже до двадцати, осознание того, что у меня – «такой дед», очень сковывало. Ведь надо было как-то соответствовать родству – но не слишком получалось. В консерваторской десятилетке я семь лет учился игре на виолончели, но она у меня шла весьма неважно…
C внучкой Мананой на праздновании своего 70-летия на корабле «Флагман». 2000
М.: Я помню, как бабушка на даче кричала Пете: «Ты должен, как Ростропович, как Ростропович!.. Вибрируй! Вибрируй!..». Это были жуткие мучения и вопли. Бедный Петя сидел за инструментом с таким выражением лица, что мне становилось его жалко.
П.: Муки кончились, когда после семи лет занятий и педагоги, и семья, и я сам окончательно поняли: это – бесполезно. В восьмом классе появился в моей жизни контрабас. Получаться стало не сразу. Но где-то через год я почувствовал: это мой инструмент! Мне нравится его универсальность – он и оркестровый, и сольный, и джазовый. Освоив контрабас, я научился играть и на бас-гитаре, освободился от комплекса «дедова внука», почувствовал какую-то внутреннюю свободу. У меня появился свой путь, появилось то, что я умею и люблю сам.
М.: Дед очень хотел, чтобы мы овладели тем, чем ему не удалось овладеть. Это язык и вождение машины. Он нас даже дважды отправлял в Англию в летний лагерь. Надо признать, что все равно машинами мы владеем лучше, чем языком, хотя при случае можем пообщаться по-английски.
П.: И, конечно, особое значение имеют его музыкальные подарки. В 1998 году дедушка написал пьесу для контрабаса с роялем «Я шагаю по Бродвею». Я был первым исполнителем этого сочинения, потом играл его в Малом зале Филармонии, в Эрмитажном театре, на «Фестивале Андрея Петрова» в разных городах.
М.: Ну а для меня специально, дедушка, к сожалению, ничего не написал, но зато позволял иногда петь на его авторских концертах.
