Марк ненавидел этот жест. Ненавидел и обожал. Он считал, что девушка не должна так поступать. Но отказаться от этого кроткого, полного любви прикосновения не мог. Ведь он сам готов был провести у ног Доротеи всю свою вечность.
– Что бы было, не полюби ты меня? Если назначенная тебе невеста не оправдала бы твои ожидания?
– Это невозможно, Дора. Ты моя судьба. Прости, сегодня я был груб с этой вампирессой… но я не могу наблюдать за тем, как тебя утомляют пустыми разговорами.
– Марк.
Она называла его по имени реже, чем он её. Но в этих редких случаях в этом коротком выдохе сочетались десятки интонаций. И юноша научился угадывать каждый оттенок каждой из них. И сейчас – он прекрасно уловил эту короткую просьбу. Которую, впрочем, Дора озвучила:
– Коснись меня.
Юноша медленно окинул внимательный взглядом тело девушки. Да, столь медленное развитие делало её образ детским для многих, она казалась обычным подростком, ещё не расцветшим до конца. Но Марк видел её иной. С рождения Доры он знал, что это ЕГО женщина. Его невеста, его судьба. И эта судьба стала его жизнью, его воздухом, его предначертанным, горьким, выстраданным наслаждением и утешением. Каждая клеточка её тела была ему известна. Когда он держал её в объятиях, то его одолевал целый спектр эмоций. От бескрайней любви до бескрайнего страха. И Дора прекрасно понимала этот страх. Ведь именно им была вызвана её собственная просьба.
– Иногда мне всё ещё кажется, что стоит чему-то пойти не так, и я расколюсь, как статуэтка. Поэтому прикоснись ко мне. Я хочу чувствовать, что я живая. Что я настоящая. Я хочу почувствовать, что выдержу даже самые крепкие твои объятия.
– Доротея…
Его сердце разрывалось на куски, сгорало – и восставало из пепла, исцеляемое бальзамом этого священного и запретного сближения. Он придвинулся к Доре, обхватив её руками, несмело, с трепетом коснувшись губами её прозрачной кожи. Ему многое снилось в страшных снах: пустые глаза, рассыпавшееся, опавшее пеплом в его горячих объятиях тело. Он боялся её обжечь, разрушить изнутри, боялся оставить следы на этом бесцветном, алмазном холсте. Он безумно страдал, когда звучала эта просьба, он перебарывал свой страх – и вместе с этим он всегда, тайно, ждал этого. Лишь так, преодолев первый барьер страха, он ощущал Доротею, чувствовал, что они принадлежат друг другу, что ничто не способно их разлучить. Дора всем своим хрупким телом отдавала накопленное, не менее выстраданное ею тепло, отдавала свою боль и свой страх, отдавала свою веру в него и в его преданность. Она не хотела, чтобы он боялся её касаться. Она дарила ему любовь, как он дарил свою. Они не скупились на чувства, не растрачивали свою вечность на деланные ужимки, принятые между людьми, не мучили друг друга спорами или ожиданием расставания. Они жили вне времени и вне принятых понятий. Они были единым целым.
Когда казалось, что невесомое тело Доротеи может вот-вот сломаться под углом забвения, Марк становился столь же невесомым. Они оба становились воздухом, дыханием, которое наполняло комнату. Дыханием одного существа.
