кого было спросить, каким же пришел Тэмуджин. Впереди она увидела Хучу, пробралась к нему, потянула за рукав. Он обернулся и обрадовался так, что тут же попытался поклониться, но его толкали со всех сторон, и никакого поклона не вышло.
– Видел Тэмуджина?
– О хатун[20], я только на него и смотрел. Он пришел вторым. Цэ-цэ, какой молодец!
– Неужели вторым?
– Он еще будет первым!
«Ах, глупый ты, глупый, Хучу!» – хотелось сказать ей этому простодушному воину. И то, что он пришел вторым, для нее радость. И даже лучше, что пришел вторым. Если бы был первым, могло показаться, что все это случайный успех, недолговечный и хрупкий, как всякая случайность.
А Хучу, пользуясь молчанием Оэлун и редкой возможностью поговорить запросто с госпожой, болтал без умолку:
– Багатуром будет твой парень! Все время на него любуюсь. И на своего парня любуюсь. Он у меня тоже молодец молодцом. И здоровый, и крепкий. А с чего ему худым быть? Он вырос под вашим одеялом, он носил халаты Тэмуджина!
О чем бы ни говорил Хучу, не преминет напомнить, что его сын родился в одно время с Тэмуджином и светлоликая, добросердечная хатун, то есть она, Оэлун, подарила одеяло. Ох уж это одеяло! Она бы сто раз позабыла и про одеяло, и про Хучу, и про его сына, если бы не такие вот напоминания. Иногда она даже сердилась на него, ну а чаще, посмеявшись, совала ему что-нибудь из одежды Тэмуджина.
Вдруг Хучу спохватился:
– Э-э, надо же тебя провести к Тэмуджину. – Он одернул старенький, выгоревший на солнце, во многих местах залатанный халат, решительно двинулся вперед, раздвигая людей. – Дорогу госпоже Есугей-багатура! Дорогу! Дайте дорогу!
И люди, подчиняясь ему, расступались. Она ловила на себе то удивленные, то недоуменные, то насмешливые взгляды. Уж не рада была услужливому Хучу. Но зато он быстро провел ее к Тэмуджину. Сын, окруженный плотным кольцом мужчин, держал в поводу беломордого гнедка. Жеребчика гладили, щупали, восхищенно цокая языками, он вздрагивал от прикосновения чужих рук и с храпом пятился.
Увидев мать, Тэмуджин весь подался к ней, спросил:
– Ты видела, а? Видела? – Но, должно быть вспомнив, что мужчине не подобает быть хвастливым, притворно вздохнул: – Еще чуть-чуть, и я стал бы победителем.
– Для меня ты и так победитель.
– На таком коне много раз побеждать будешь! – сказал кто-то.
– Что и говорить! – подхватили его слова. – Не просто конь – хулэг![21]
Внезапно все замолчали, расступились. В круг вошел в сопровождении нукеров Таргутай-Кирилтух, взглянул на коня, и его угрюмый взгляд потеплел.
– Я рад за тебя, сын Есугея, – сказал он Тэмуджину. – Пойдем, я поднесу тебе чашу кумысу.
Оэлун стояла рядом с сыном, но Таргутай-Кирилтух ее как бы не видел. И его невнимание было
