Даритай-отчигин не радовался. Правда, как всегда, щурил в улыбке глаза, но она видела – ему не по себе, он встревожен, напуган. Спросила напрямую:
– Ты что-то скрываешь?
– Перед тобой я открыт, как юрта в летний день! – Он привычно рассыпал смешок, но тут же потускнел. – Зачем рассердила Таргутай-Кирилтуха?
– Я рассердила? – удивилась Оэлун. – Он забрал скакуна Тэмуджина, грабитель он, разбойник! Я его рассердила!
– Нашла о чем говорить – о скакуне! Ему нужно все, что осталось от Есугея. И не тебе, женщина, искать ссоры с ним!
– А вы, братья Есугея, разве не мужчины? Разве судьба его детей вам безразлична?
– И у мужчины голова одна-единственная. Кто встанет на пути Таргутай-Кирилтуха, тому не жить.
– Но ни я, ни мои дети не стоим на его пути.
– А люди, стада, табуны Есугея? Он не будет спать спокойно, пока ты владеешь богатством, собранным моим братом.
– Ему нужны табуны, тебе – я, – с горечью проговорила Оэлун.
– Зачем злословишь? Уж сейчас-то могла бы и помолчать.
– Как молчите вы? Ваш род грабят, обижают, унижают, а вы и рот раскрыть боитесь? Все вместе не сто́ите и ногтя Есугея.
– Не надо так, Оэлун! – попросил он, и в его голосе прозвучала настоящая, неподдельная боль. – Что я могу сделать? Что?
– Я ничего и не прошу.
– Ты слишком гордая… Будь разумной, Оэлун. Стань моей женой. Мы отступимся от владений Есугея… Потом будет видно…
– Ты забыл о предостережении шамана?
Даритай-отчигин с отчаянием махнул маленькой рукой:
– Пусть пропадет моя голова!
Его решимость рассмешила Оэлун. Губы Даритай-отчигина дернулись, он сгорбился и отвернулся.
– Я не хотела обидеть тебя, – сказала она. – Но ты же знаешь, я никогда не стану твоей женой.
Вскоре после этого Даритай-отчигин откочевал из куреня. Она не осуждала его. Что он мог сделать? Не ему бороться с Таргутай-Кирилтухом.
Со страхом думала о будущем. Рядом все меньше и меньше верных людей… Скоро одна останется. И помощи ждать неоткуда. Что за жизнь! И ханы, и нойоны, и простые харачу не могут оградить себя от вражды, от людской злобы, зависти…
III
Юрта Хучу одиноко стояла на обдуваемой ветрами возвышенности. Войлок порыжел от дождей, ветров и солнца, наверху, у дымового отверстия, он был черным от сажи. Каждый раз, подъезжая к своему жилищу, Хучу думал, что войлок давно пора сменить. Еще несколько перекочевок, и он развалится, расползется на куски. Шерсти Булган насобирала лишь на половину войлока. А уже не один год собирает. Можно было бы, когда стригут овец госпожи, кое-что утаить для себя, да очень уж неловко обманывать. Хучу – честный человек. Булган тоже честная. А Оэлун – хорошая госпожа. Они пасут, стригут,
