и штудирую учебники, но вы никогда мне и слова хорошего не сказали…
Я жаловалась и причитала, размазывая слезы по лицу. Нерон слушал, пока я не выдохлась, а потом сказал:
– Еще одна истерика, и ты больше меня не увидишь.
Ночь я провела в анабиозе, как и всякий раз, когда закатывала истерики. Что можно ожидать от человека, который отключает твое сознание при любом споре? Вот именно, что ничего хорошего.
Мы ездили за слугами еще несколько раз. Во время очередного визита управляющий приютом отозвал меня в сторону и прошептал:
– Вы делаете хорошее дело. Хоть слуги у вас и не задерживаются, но возвращаются совсем другими, уверенными в себе. А рекомендательные письма помогают им быстро найти подходящую работу. Не знаю, как вам удается это делать, но я очень признателен.
Так я узнала, что Нерон помогал моим неудачным экспериментам найти работу. Хотя почему неудачным? Я не делала людям ничего плохого. Залечивала душевные раны, гасила ненависть и недоверие, растворяла печаль. Нерон ругался, что все это не имеет никакого отношения к поискам хороших слуг, однако я упорно выбирала тех, кому могу помочь.
Уже тогда я должна была догадаться, что мое призвание – помогать людям.
Однако меня интересовал только Нерон. Я восхищалась его знаниями о людях и о мире, его взглядами на события, происходившие на Тритари, и его научными мнениями. Где бы мы ни были, куда бы ни летали, я видела только Нерона, думала только о нем. Только его одобрение имело вес. Ему это не нравилось, он не хотел такой зависимости. Ему вполне было достаточно того, что я выполняла его приказы и училась. Сейчас я понимаю, что мое отношение к Нерону было нездоровой привязанностью, но тогда… я стремилась его впечатлить. Хотела стать его фантазией – сильной, одаренной женщиной, вместе с которой он изменит мир.
Со временем Нерон переехал на остров. Не подумайте, что однажды туда прибыли грузовые катера с мебелью и безделушками. Сомневаюсь, что у него было хоть что-то личное, кроме сотни комплектов черной одежды. Так и началось наше «вместе», самое одинокое из возможных, даже в окружении слуг и охраны. С ними я болтала и смеялась, а Нерон держался отстраненно и не допускал праздных разговоров и откровений. Со слугами он почти не общался, оставляя управление домом мне.
Нерон обучал меня теории и практике перцепции. Сам он перцептом не был и аур не видел, однако его теоретические познания впечатляли. Мы часами спорили над рисунками аур, потом я делала оговоренные изменения и наблюдала за результатами, зарисовывая их для Нерона.
А в свободное время… я не знала, чем он занимался, где бывал. Он позволил называть его на «ты», но отказался рассказывать о себе и не допускал прикосновений. Мы ели в столовой с задернутыми шторами, сидя на противоположных концах длинного стола. Асимметричная люстра освещала только мою половину стола. Бессмысленно и странно. Но при этом Нерон заботился о моем комфорте. Если я чего-то хотела или даже просто упоминала в разговоре, это тут же доставлялось на остров. Если я на что-то жаловалась, он сразу
