и как стыд горячза окном
поперхнётся
грач
потому что всему приходит своё начало
если б можно тебя смолчать я б тебя смолчала
но в тебя врастая по горло крону
погорельцем горцем мальком микроном
я уже не помню ни дом ни дуб
просто слышу вскипает море взвывает зуб
за балконным стеклом зацветают вишни
ты внутри запазушный рукавичный
и тебе ничто не грозит по сути
ни артритный вытреск иссохших сучьев
не воронье кра ни тигриный ррррррр
ты в засаде старомосковских дыр
в смысле нор как если бы в зоосаде
по-иному в мёде а не во аде
потому что за всех отвечает время
стременной кузнечик стрекочет в темя
и не с теми жизнь без кого не в жизнь
задрожи на краешке задержись
на извечном коврике при пороге
посмотри дежурно через плечо
и ничто не чёрт ничего о боге
только ноги ноги и ноги ноги
и труба которая не течёт
и обратный счёт
выходи захлопывай закрывай
в лесопарке лето в листве трамвай
или память о нём как о прошлом чуде
и конечно люди которые людилюди
безусловно неброские плоские как земля
до того как с тобой
ещё прежде того как я
II
Перемолчание
– Ворожит мое перо!
Аля! – Будет все, что было:
Так же ново и старо,
Так же мило.
а в январе опять приснится мама…
а в январе опять приснится мама
румяная средь воробьёвых гор
и синий-синий свет её в упор
и волос лёгший с этих самых пор
овсяно обездвиженно и прямо
вороний грай и катер по реке
всё будет там
в её большой руке
так мы стояли снежные…
так мы стояли снежные
словно подобья елей
непоправимо нежные
дружные в самом деле
ласковые нарядные
вдетые в полумрак
сызнова безвозвратные
непостижимо так
и на подъездный пряничный
треснутый козырёк
сыпалась безостаточность
так вопреки что впрок
след трамвая за рекой…
след трамвая за рекой
взявшейся гусиной кожей
шахта лифта – всё быть может
в небывалости такой
это вовсе ничего
ни прощанья у порога
ни прошения у бога
красоты под рождество
всё сбывалось и сбылось
за окном кухонным святки
только и всего – повадки
а не праведная злость
в это небо посмотри…
в это небо посмотри
ничего не делай
красные
