телеса полковников и генералов. А за их спинами стояла моя фигура, с наложенной на рукоять пистолета рукой, и готовая применить его по малейшему недоразумению.
Сюда же, можно добавить, что моя «моська» примелькалась во всех высоких кабинетах и во всех околотках, участках, проходных, КПП и прочих институциях силового блока. Служивые видели меня и узнавали издали, а проходя мимо я слышал за спиной наполненные ужасом слова: «огневик пошёл», «кайтесь грешники», «спаси и помилуй Господи»! Люди, кто с надеждой смотрел мне в след, кто со страхом, кто сжимался всем телом, как перед ударом, но всех этих людей объединяло одно – они крестились! Крестились истово, крестились часто, крестились так, как давно уже не крестились, а самое важное – они боялись меня. Боялись до «усрачки», боялись до дрожи в коленях и перехвата дыхания, когда невидимая рука хватает за глотку и нет возможности выдавить из себя даже слова. Сплошные хрипы и всхлипы, и ничего вразумительного. На каждом ходу встречалось подобное и только праведники-безгрешники молча смотрели на меня, как на мессию, сошедшего с неба и крестили, но только не себя, а мою фигуру, благословляя на дела благие, на то чтобы я, как можно больше успел содеять дел во имя спасения ИХ Родины, их империи, которая трещала по швам и дико орала от боли в попытках родить себя новую, но все прогнозы уже спланированы так, что роженица должна была погибнуть вместе с плодом, если бы не мой приход. А кто знает, может что путное и выйдет из моих потуг. Не буду загадывать.
В конце рабочей недели, меня в срочном порядке вызвали в Зимний дворец, на ковёр. Тут даже не нужно быть «суперинтеллектуалом», чтобы понять… все обиженные мной «черти» в больших погонах, с отбитыми почками и печенью, собрали консилиум и ринулись к царю с массовыми жалобами на меня и мой комитет. Уж простите, не знаю, что они там наплели Николаю второму, но тот решил, видать, устроить мне прилюдный разнос за превышение полномочий и нарушение каких-то там ИХ правил и порядков. Сказать, что мне плевать на эти правила…? Конечно плевать! Клал я на них с присядкой! Но вот на Императора мне не плевать. Жаль мне его и Лёшку жаль, и девчонок его жаль. Симпатичные «девахи» и «талановитые», и умом не обделённые. Я встречался с ними и разговаривал, и уже тогда, в новом, одна тысяча девятьсот пятнадцатом году они знали, чувствовали и понимали, что родители их тянут на голгофу. А знаете, что самое странное и страшное?! Они готовы были к смерти, уже тогда, за три года до реальных событий они знали, что умрут, о чём собственно и писали в своих дневниках.
Лежа на больничной койке, месяц назад, я представил в голове картину, как представитель ЧК, после казни семейства Романовых, взял дневники девчат, прочитал, подивился такой прозорливости и предвидению, всплакнул, омывая слезами ушедших, безгрешных девиц и швырнул пачку их дневников в огонь камина, который он топил найденными на полках церковными книгами. Не бойтесь девочки, Бог даст мы всех их найдем и покараем.
