достать из саадака лук, выпустил его и ухватился за горло, пытаясь остановить хлещущую во все стороны кровь.
Оставшиеся двое, оголив сабли, подняли лошадей на дыбы.
Первый бросил лошадь на Алёшу, замахиваясь для удара.
Милован выстрелил в него и не попал, – стрела просвистела в вершке от головы.
Второй не успел ничего, – две стрелы – Акимкина и Ждана – вонзились в брюхо его лошади. Та закричала от боли, упала на бок.
Всадник попытался соскочить, не успел, лошадиный бок придавил его к земле.
Алёша отпрыгнул вправо, ловко перекатился через плечо и вновь оказался на ногах, натягивая лук.
Половец, будучи правшой, не сумел достать его саблей, что-то крикнул зло, развернул лошадь, перебросил саблю в левую руку.
– Живым брать! – крикнул Алёша и выстрелил в лошадь.
Ждан, Милован и Акимка тоже не промахнулись.
Лошадь жалобно заржала, упала на колени.
Половец соскочил с седла, оскалился, снова перебросил саблю в правую.
– Не подходи! – крикнул по-русски.
– Ты совсем дурак? – спросил Алёша, доставая из тула на боку новую стрелу и накладывая её на тетиву. – Бросай саблю, а то убьём.
– Убивай! – крикнул половец. – Ты Тугарина Змея, брата моего, обманом убил, я тебя резать буду!
– Что-то одно, – сказал Алёша. – Или убивай, или резать. Мне больше нравится первое. Хотя я снова предлагаю бросить оружие. Тогда ещё поживёшь. Какое-то время.
Половец оскалился ещё сильнее, обнажив кривые жёлтые зубы (двух передних верхних с правой стороны не хватало), и прыгнул вперёд.
От него до Алёши было шагов восемь – хватит времени для хорошего стрелка, чтобы успеть натянуть и спустить тетиву.
Алёша был хорошим стрелком, и в следующее мгновение стрела пробила врагу сердце.
Половец остановился, выронил оружие, удивлённо посмотрел на оперение, торчащее из груди. Его ноги подкосились, на губах выступила кровь.
– Ты… прохрипел он и свалился мешком на землю.
– Я, – сказал Алёша, убирая лук. – Говорил же – сдавайся. Дурак и есть дурак. Ждан, Милован, Акимка! Слезайте с овина и вяжите этого, – он показал на единственного, оставшегося в живых половца, придавленного лошадью. Судя по всему, у того была сломана или вывихнута, нога, потому как он оставил все попытки освободиться и только стонал от боли.
Пир для юных избавителей от половецкой беды устроили во дворе Тихомира – младшего брата Первуши, приютившего всю его семью на время строительства новой избы и восстановления хозяйства.
Места хватило всем.
Соседи притащили лавки, столы, брагу и хмельной мёд, хлеб, сыр, масло, копчёную рыбу. Обмазали глиной и запекли в углях четырёх откормленных гусей. Женщины споро накрыли на стол, подождали, пока рассядутся мужчины, сели по другую сторону со старшими детьми.
Солнце уже закатилось за горизонт, но, как и всегда в начале лета на Руси, западная
