смотрел на следователя снизу вверх, чтобы следователь мог угрожающе нависать над ним во время допроса, а кроме того, чтобы усталость от неудобного положения на низком сидении во время многочасовых допросов помогала следователю сломить дух арестованного. Этот «низенький табурет» позволяет эту балаганную мизансцену идентифицировать как образ допроса и еще раз проявить «мистическую» сущность писателя Булгакова, который «угадывает» тщательно скрываемую властью тайну.
Примечание: Этим же мистическим даром в высшей степени обладала А. Ахматова, о чем свидетельствует Н. Мандельштам: «А между тем А. А., сидя у себя в комнате, всегда была поразительно осведомленным человеком. Мне даже не удалось ей рассказать, какую воду пьют в Казахстане на полевых работах, – она знала и это. Она знала все и всегда. Даже блаженным неведением ей нельзя было спастись от действительности»[22].
А. Ахматова, по свидетельству Л. Чуковской, никогда не забывала о тех, кто находился в застенках, и требовала от всех, кто был рядом, помнить об этом. «В те годы Анна Андреевна жила, завороженная застенком, требующая от себя и от других неотступной памяти о нем, презирающая тех, кто вел себя так, будто его и нету»[23]. Никогда бы Ахматова не сказала об авторе романа «Мастер и Маргарита»: «Он гений!»[24], если бы не опознала в его волшебной сказке достоверно запечатленную реальность адских видений эпохи. Анна Ахматова была надежно защищена от обаяния Воланда и его «шайки» страшной душевной раной, которую ей нанес «рябой черт», взяв ее сына в заложники. Иосиф Бродский посвятил именно Анне Ахматовой свое удивительное стихотворение «Сретение», где, с нашей точки зрения, поэт устами пророка Симеона приоткрывает тайну ее удивительной прозорливости: «… и тем же, Мария, оружьем, которым терзаема плоть его будет, твоя душа будет ранена. Рана сия даст видеть тебе, что сокрыто глубоко в сердцах человеков, как некое око».
Способность видеть «раной души», как «оком», – эта метафизическая оптика не имеет ничего общего с оптикой «крысобоев». Об этом в следующей главе.
Очевидно, придется признать, что Булгаков – один из немногих, кто ясно понимал уголовную природу режима, при котором ему довелось жить. Образ поведения его «бесов» имеет характер уголовной «беспредельщины». Одна сцена избиения администратора Варенухи в общественной уборной, с такой характерной подробностью, как кепка, упавшая прямо в испачканное «очко», с неумолимой ясностью показывает, откуда, из какой реальности, родился образ приближенных к абсолютной власти этих «социально близких» всемогущих «рыцарей».
Эпоха 30-х – время, когда власть нуждалась в уголовных элементах для своего укрепления. Их, как мы помним, объявили «социально близкими», из них формировались самые нижние этажи гулаговской власти. Их повадки, их глумливый цинизм в сочетании с самой невероятной жестокостью достоверно отражаются в рисунке поведения свиты Воланда,
Яновская ссылается на слова Ахматовой, записанные Фаиной Раневской, «…когда в эвакуации, в Ташкенте, Ахматова читала вслух „Мастера и Маргариту“: „Фаина, он гений!“».
