заросли кустарников. Вдоль обочин дороги попадались виноградники, огороды и сады с олеандрами, магнолиями, тюльпановыми деревьями, миртами, мимозами и гранатами. На ярко-голубом фоне полуденного неба лениво колыхались кроны кипарисов и лавров. По пути встречались удивительной красоты разноцветные обломки мрамора и целые обозы маж, груженных белой солью. Красота крымской природы увлекла мысли молодой невольницы прочь от мрачной действительности и неопределенного будущего. Это великолепие успокаивало ее.
Справа показалась вершина Чатырдага, одной из красивейших гор на земле. Красота ее была настолько величественной, что Настуся почувствовала себя подавленной. И припомнились ей могучие слова, которыми начинается Священное Писание: «В начале сотворил Бог небо и землю».
Здесь, у подножия дивного Чатырдага, ощутила она всем своим естеством безграничное величие Творца. И дух ее, угнетенный неволей, еще глубже познал величие мира – палаты, в которую Бог поместил тысячи красот и чудес и предоставил ее для жизни многим народам.
Она припомнила, как однажды через Рогатин проезжал польский король, и Настусин отец вместе с другими священнослужителями должен был его приветствовать. Вернувшись домой, отец сказал: «И у нас мог бы быть свой государь, если б наши крамольники не сжили со свету последнего князя этой земли и его потомство. Думали, сами сумеют править, без головы!»
И горько вздохнул, снимая ризы.
И Настуся вздохнула вслед за отцом, только еще горше. Понимала, что не везли бы ее сейчас на торжище, если б в давние времена крамольники наши не подточили основу власти на своей земле… На синем фоне Чатырдага словно воочию увидела она чашу черной отравы, которую недруги поднесли молодому князю Юрию – последнему из рода Даниила Галицкого.
В духовном сословии из уст в уста передавались предания о мученической смерти последнего потомка крови Владимировой в Галицкой земле от руки тайного убийцы. Юрий ради укрепления Галицко-Волынской державы окружил себя немчинами и иными людьми западной культуры. Это и породило у местной знати ненависть к нему, и она подсунула ему в Высоком Замке во Львове медленно действующий яд – перед самым отъездом князя в Волынь. Настусина бабушка часто с печалью рассказывала, как молодой князь, уже будучи отравленным, сел в повозку, как в боли и муках ехал по Волыни, как весь в смертном поту добрался до своего замка во Владимире и как корчился там в предсмертных судорогах на полу княжьих палат.
Ни бабушка, ни отец, ни мать не могли сказать ей, когда именно это случилось. Говорили только, что в ту пору стояла прекрасная осень на нашей земле и сады ломились от обилия фруктов. А после того три дня страшный град бушевал по всей земле Галицко-Волынской, накатывая туча за тучей. И с того времени преследуют эту землю несчастья до сего дня.
А отец однажды добавил: «Хороши пташки не только наши, но и ляхи! Но все же те чтут заповедь Божью «Не убий!» по отношению к своим государям.
