но случай был показательным, и я понял, насколько сильны были в моей домохозяйке мелкобуржуазные, мещанские корни. Тем не менее, как говорится, изъяны в яшме не умаляют ее достоинств – эта немецкая фрау была одной из лучших и добрейших женщин, которых мне довелось встретить за свою жизнь, и относилась к другим как любящая мать.
Какое было у меня настроение, когда я только приехал в Гёттинген? Чтобы не отходить от фактов, приведу выписку из своего дневника на второй день по приезде:
1 ноября 1935 года
Наконец-то я в Гёттингене. Теперь, после неопределенности и беспокойства, в моей жизни начнется продолжительный период определенности и спокойствия. Я люблю помечтать и всегда раскрашиваю свои мечты самыми радужными красками. С самого начала Германия представлялась мне раем, идеальной страной. Я видел ее залитой золотыми лучами солнца, где есть и Wahrheit (Правда), и Schönheit (Красота). Наконец-то моя мечта сбылась – я приехал в Германию. Однако здесь меня ждали разочарование и пустота. Все мои грезы исчезли как тень.
Сейчас я в Гёттингене, и у меня появилась новая мечта. Я хочу изучить, насколько получится, письменность, славящуюся с древних времен. Не знаю, смогу ли осуществить это. Собственно, а кто может знать?
Содержание этой записи из дневника, как и ее настроение, дает понять, что в тот момент у меня перед глазами по-прежнему был сплошной туман, я еще не нашел своего пути.
Прощание с Гёттингеном
Теперь мне пора уезжать. Мне пора уезжать из Германии. Мне пора уезжать из Гёттингена. В этом маленьком городке я прожил целых десять лет.
Древняя китайская поговорка гласит: «В навесе длиною в тысячу ли обязательно будет место, где циновки расходятся»; слово «циновка» созвучно фразе «стол с яствами», и имеется в виду, что пир не может длиться вечно.
Такова человеческая жизнь. Когда-то Великий Будда установил, что его последователи не должны три раза подряд устраиваться на ночлег под одной и той же шелковицей. Он опасался, что у монаха, три ночи подряд проведшего под одним деревом, в сердце зародится привязанность, а для монашеского совершенствования это нехорошо. Я провел в Гёттингене не три ночи, а тысячу двести раз по три ночи. Как же не появиться привязанности? Хорошо еще, что я человек мирской, никогда и не помышлял стать монахом, не собирался совершенствоваться в святости и вставать на путь религиозного учения, не стремился к нирване. Под небесами Запада нет моей доли, корни мои – в земле Востока. Привязанность – так привязанность! Но только привязанность эта временная. У меня есть родная страна, есть отец и мать, есть жена, пришло время мне уезжать.
Если бы кто-нибудь сказал мне десять лет назад: «Ты должен будешь прожить здесь пять лет!» – я бы подпрыгнул: какие пять лет?! Пять лет – это же тысяча восемьсот с лишним дней! И вот теперь прошло не пять лет, но два раза по пять. И я не вижу в этом ничего странного.
