ввернул Окунев умную фразу.
– Сам-то понял, чего сказал? – Колька презрительно скривил рот.
– Чего-чего… Родичи скоро придут, вот чего, – ответил Олег. И Колька стал собираться уходить.
– В школу-то придёшь завтра? – Окунев спросил.
– Наверное, приду, – не очень уверенно ответил Колька.
А уже потом и действительно решил сходить в школу – к врачу зайти, взять справку, да и время до понедельника, до первой тренировки, глядишь, быстрее пролетит.
Хотелось курить, но Колька решил, что больше не будет. А то – что же это за спортсмен? Не стал курить. Дал себе команду: «Не хочу курить!» И хотя курить всё равно хотелось, безжалостно выбросил початую пачку сигарет в урну.
Мать была дома. Трезвая и злая.
– Где шляешься-то? Из школы звонили опять… Пороть некому…
Колька не слушал её ругань, а сказал:
– Мам, а давай генеральную уборку сделаем, вымоем всё.
Он помнил, как раньше по выходным мать устраивала «генеральную уборку», а он ей помогал, и отец помогал, было интересно и весело.
Мать вдруг села на диван и заревела. Колька стоял и не знал, что делать. Было жалко её и обидно, что диван без покрывала и с прожженной утюгом спинкой. И мать в нечистом халате на этом диване…
До позднего вечера они скребли полы, протирали мебель, мыли посуду.
Пустые бутылки мать собрала в старую коробку из-под телевизора.
– Сдам.
– Нет, мама, давай я выкину…
И мать положила руку ему на голову, прижала к груди лицо его. Колька смутился, отклонился, повторил:
– Выкину бутылки.
– Выкидывай, конечно.
Колька уложил бутылки в два больших непрозрачных пакета, старался нести их так, чтобы не звенели… Аккуратно, без шума положил их в мусорный контейнер.
Два бомжа, будто ждали, тут же откуда-то появились. И когда Колька быстро шёл к подъезду, за спиной слышалось позвякивание бутылок.
– Ты давай, Колька, завтра в школу иди. А я с понедельника на работу выхожу, устроилась… – сказала мать, когда он, сняв в прихожей кроссовки, по непривычно уже чистому полу прошёл в комнату. – Да, – вспомнила она, – заходил парень какой-то, нагловатый такой, чернявый, лет восемнадцати, тебя спрашивал.
По спине Кольки холодок пробежал. «Зуба это. Точно. Узнал, где живу. Отдать деньги?.. Подожду пока, может, выкручусь…»
Потом они смотрели старые фотографии. Их было немного, они хранились в потрепанном альбоме без верхнего листа: мама со своими, уже умершими, родителями у деревенского дома; она же – учащаяся техникума; отец в солдатской форме; мама и отец с бокалами в руках, улыбаясь, смотрят друг на друга (фата с искусственными цветочками поверху до сих пор хранится в шкафу); а вот и Колька – крохотный и безволосый на руках отца… И не верится Кольке, что был он когда-то такой… А эта фотография… Он с матерью в деревне. Ему лет восемь, вихор торчит из-под белой матерчатой кепчонки,
