и к Берберовой в частности был в это время на пике. Отношение пришедшей на вечер публики было, по моим наблюдениям, в основном доброжелательным, а одной из главных эмоций в зале было все возраставшее изумление перед физической и умственной сохранностью восьмидесятивосьмилетней Берберовой (вопрос о годе ее рождения был задан одним из первых).
Присутствующий на вечере Евгений Евтушенко впоследствии передаст свои впечатления так:
Почти 90-летняя женщина с полными живости узко разрезанными глазами, с милым, чуть обезьяньим личиком, нисколько не потерявшим обаяния из-за сетки морщин, молодо пружиня на стройных ногах, легко поднялась на сцену и дала двухчасовой урок словесного фехтования в грациозном стиле петербургских и парижских эмигрантских салонов перед залом, где, казалось, все искрило от энтузиазма первых лет перестройки…331
Впрочем, на этом вечере случился один весьма неприятный эпизод, о котором напишет филолог С. И. Богатырева, дочь писателя И. И. Бернштейна, давнего знакомого, а впоследствии и корреспондента Берберовой. Как вспоминает Богатырева, среди публики оказались члены ныне забытого, но в то время громко о себе заявлявшего общества «Память», от которых тоже пошли записки.
Прозвучавшая на вечере информация о книге Берберовой о масонах дала удобный повод задавать ей вопросы на эту тему, имевшую для членов «Памяти» определенные коннотации. Проясняя для читателя эти коннотации, Богатырева пишет:
О том, кто такие масоны, в частности, русские масоны, и какую роль довелось им сыграть в исторических катаклизмах минувшего века, они понятия не имели, зато знали словосочетание «жидомасоны», где первая часть существенно перевешивала вторую: важно было, что «жидо», а «масоны» воспринималось в качестве уточнения, на манер эпитета. Короче: образ врага, губителя России. С таких позиций на Берберову посыпались вопросы: кто и когда состоял в масонах (читай: в губителях)? Неприличное «жидо-» то опускалось, то возникало, но националистической подоплеки вопросов и провокационного их характера Н. Н. не ощущала, принимала за чистую монету и отвечала с академической четкостью: называла даты, высказывала предположения и делилась сомнениями в тех случаях, когда у нее не имелось точных сведений. Правда, на вопрос о том, явилась ли революция в России результатом жидомасонского заговора, она отозвалась веселым смехом – зал откликнулся смехом, но не сказать, чтобы дружным [Богатырева 2015: 126–127].
Надо отдать должное С. И. Богатыревой, запомнившей и подробно рассказавшей об этом эпизоде, но я бы хотела внести одно важное уточнение: Берберова прекрасно понимала и «националистическую подоплеку» подобных вопросов, и их «провокационный характер». Еще до приезда в Россию она была наслышана о «Памяти» и идеологии этого общества, принявшей особо агрессивный характер как раз к концу 1980-х332. Другое дело, что, стараясь не дать разгореться скандалу, Берберова сначала делала вид, что не понимает
См. беседу Феликса Медведева с Берберовой, сделанную в августе 1989 года [Медведев 1996б: 618].
