пытался выяснить, что происходит. Великий Князь, порывшись в дальних уголках памяти, вдруг вытащил оттуда кусок фразы Марии Павловны, супруги старшего брата Владимира Александровича, брошенный ею в крайнем негодовании: «Я напишу принцу Гессенскому! Невозможно предсказать, куда это всё приведёт… Всякое наше чувство, всякая священная для нас память просто топчется ногами, не щадится ничего…». Михен осеклась, как только увидела младшего сына Государя рядом, а муж бросил на нее грозный взгляд. Тогда Павел не понял, что Великая Княгиня имела в виду. Но теперь у него не было никаких сомнений, что супруга брата говорила об этой затянувшейся и переходящей все грани интрижке свекра-Императора. Он вспомнил, как дергали отца, когда прощались с Марией Александровной. Наверняка, эта дамочка добивалась немедленного венчания. Дуся! Так все-таки это был голос Папá во время взрыва в Зимнем. Неужели сердце Государя болело ни об умирающей супруге, ни о законных детях, а о нахальной авантюристке? Вот откуда холодность между отцом и Сашей. Чего же стоило Цесаревичу теперь признать этот брак? Страшно представить, как он мучился.
Гнев застил Пицу глаза и заставил на время забыть об отцовской заботе и любви, на которые тот никогда не скупился. Не вспомнил тогда сын, как сильно Александр II сдал в последний год жизни Марии Александровны, как будто болезнь супруги забирала остатки и его жизненных сил.
Павлу было так плохо, как не было даже после смерти матери. Его душу будто рвали на мелкие куски. Помимо обиды за мать, он и себя теперь чувствовал нелюбимым и никому не нужным. Царевич привык, что всегда был младшим сыном, и хоть шансов на престол у него практически не было, зато в качестве компенсации он получал большую порцию внимания от всех членов семьи. А теперь есть какие-то другие младшие дети.
Боль от предательства близкого человека была так сильна, что Павел не смог сдержать слез. Он разрыдался, как ребенок.
Молодой человек рано лег спать, без ужина. Свита считала, что Царевич еще не поправился окончательно, поэтому никто не удивился добровольному затворничеству юноши.
Казалось, что из-за новостей и переживаний, уснуть будет сложно. Но после недавней болезни и рыданий, Павел чувствовал жуткую слабость, поэтому, как только голова его коснулась подушки, он немедленно провалился в сон. Единственное, о чем он успел подумать, ложась в кровать, он ни за что не признает новый противный ему брак отца, пусть хоть режут его.
X
Утром Павел вышел к завтраку, как ни в чем не бывало. Он должен был держать лицо перед свитой. В течение дня, будучи в окружении людей, братья не касались болезненной темы. После ужина Павел постучался в дверь комнаты Сергея. Открыв, тот обнял младшего брата и затем увлек его в помещение, чтобы никто не мог услышать их разговор.
– Так что же, Арсеньев утверждает, что братья признали этот проклятый брак?
– В сущности, у них… у нас нет выбора… Мы не можем подвергать сомнению поступки
