завещания, подготовленного президентом Гинденбургом, согласно которому: 1) на германский престол должен вступить один из представителей династии Гогенцоллернов; 2) Гитлер остается канцлером с ограниченными полномочиями и 3) восстанавливается система народного представительства в правительстве.
Я спросил Виганда, не рискованно ли передавать подобным путем текст завещания?
– Ничуть, – возразил он, – я уверен в достоверности этих сведений. Я получил их от одного из близких друзей Гинденбурга и полагаю, что они должны стать достоянием всего мира. Конечно, германская тайная полиция знает о том, что я сделал. Судя по некоторым признакам, начальник полиции Дильс вскоре вызовет меня к себе для объяснений.
Я сказал ему, что он не должен доводить до того, чтобы ему предложили покинуть страну. Пусть пример Маурера послужит ему уроком в этом отношении. Мне показалось, что Виганд, пожалуй, не прочь стать мучеником. Во всяком случае, я был несколько удивлен его рассказом.
К концу дня меня посетил корреспондент «Сэтэрдей ивнинг пост» Уайтинг Вильямс, рассказавший весьма странную историю о постигшем Россию бедствии. Его очерк (10 тыс. слов) о миллионах голодающих крестьян в России должен вскоре появиться в печати22. Он просил меня дать ему рекомендательное письмо к президенту Рузвельту, и я обещал исполнить его просьбу, если представится возможность. Однако я не уверен, следует ли давать ему такое письмо: очень уж трудно поверить, что в Советской России действительно голодают 20 миллионов человек!
Среда, 30 августа. Вместе с сотрудниками посольства я отправился вручать свои верительные грамоты президенту Гинденбургу. Ради этого случая мы надели фраки и цилиндры. Моя речь, напечатанная на трех страницах, не была оригинальной, если не считать того, что я говорил в ней о «немецком народе» и заявлял, что интеллектуальная жизнь Германии представляет большой и серьезный интерес для народа Соединенных Штатов. В ответной речи, произнесенной в весьма энергичных выражениях, президент особо отметил сказанное мной о немецком народе и немецкой культуре. Затем мы с президентом сели на «привилегированное» место на диване, а руководители министерства иностранных дел Нейрат и Бюлов и секретарь президента Ганс Отто Мейсснер разместились за столом напротив нас.
Разговор зашел о президенте Рузвельте и об экономических проблемах, стоящих перед Соединенными Штатами и Германией. Я рассказал, что в Вашингтоне немало разногласий по поводу позиции президента, но сам он является противником политики «экономического национализма», которую ему усиленно навязывают в последнее время. Фон Гинденбург весьма энергично выразил свои сомнения в целесообразности подобной политики при наличии нужды и безработицы. Он столь усиленно подчеркивал значение международных связей, что создавалось впечатление, что он таким путем косвенно критикует экстремистские элементы нацистской партии.
Мы дружелюбно беседовали
