людей, причиняющих тот или иной вред, так как для того, чтобы их осудить, их необходимо сначала победить в бою. Разумеется, следует благоразумно учитывать силы и способность сопротивления противника, тем не менее такие соображения не умаляют самого права войны.
14. Одиннадцатым доводом может послужить то соображение, что законом Христа отменены только те законы Моисея, которые отделяли прочие народы от евреев (Послание к ефесянам, II, 14). Законы же естественные, а также признаваемые достойными согласным мнением образованных народов, не только не отменены, но, напротив, объемлются общим предписанием, вменяющим в обязанность творить всякое добро и соблюдать правила добродетели (Посл. к филиппийцам, IV, 8; Посл. I к коринфянам, XI, 13, 14), а уголовные наказания и оружие, отражающее насилие, по природе заслуживают одобрения и относятся к добродетелям справедливости и благотворительности. Здесь же еще раз следует отвергнуть заблуждение тех, кто выводит право израильтян вести войны из того только обстоятельства, что им Господь даровал землю ханаанскую. Конечно, такая причина справедлива, но она не является единственной. Ибо и до того времени они вели войны по благочестивым основаниям; и те же израильтяне после того вели войны по различным поводам, как, например, Давид, начавший войну за нанесение его послам оскорбления. А ведь когда кто-нибудь владеет чем-нибудь по праву человеческому, то имущество принадлежит ему не в меньшей мере, чем в том случае, когда оно даровано ему Богом; и такое право отнюдь не отменено Евангелием.
1. Посмотрим теперь, какими же доводами располагает противоположное мнение, дабы благочестивому читателю было бы легче судить, которое из двух мнений предпочтительнее.
Во-первых, обычно приводится пророчество Исайи[95], в котором предрекается наступление такого времени, когда народы перекуют мечи на плуги, а копья на серпы, и не будут поднимать меч друг на друга, не будут более обучаться военному искусству (II, 4). Однако это пророчество, как, впрочем, и многие другие, может быть принято в некотором смысле условно; так, например, под ним можно понимать такое положение вещей, когда все народы усвоят закон Христа и станут соблюдать его в точности[96], и достижению этой цели Бог со своей стороны не преминет оказать всяческое содействие. Ясно, что если все люди станут христианами и будут жить по-христиански, то не будет никаких войн. Арнобий об этом говорит таким образом: «Если бы все мнящие себя людьми во всех отношениях, то есть не только по внешности, но и по силе свойственного им разума, пожелали хотя бы немного прислушаться к спасительным и мирным предписаниям Бога, отринув гордыню и надутое чванство, перестали доверять своим чувствам и поверили заветам разума, то весь мир давно бы обратил железо на более мирные цели, проводил бы время в сладчайшей тишине и пришел бы, наконец, путем соблюдения незыблемых договорных соглашений к спасительному единодушию».
О всеобщем мире, водворившемся на земле благоволением Римской империи, дает следующее толкование Златоуст в слове «О божественности Христа»: «Было предсказано не только то, что это вероучение будет твердо, недвижно и незыблемо, но и то, что вместе с ним наступит великий мир на всем свете, прекратятся правительства многоличные и единоличные в отдельных государствах и будет надо всеми единая власть и обретет мир большая их часть вопреки прежнему. Ибо ранее ремесленники и ораторы облекались оружием и выступали в поход. После же пришествия Христа обычай этот прекратился, и военные занятия стали достоянием определенного сословия людей». Точно такую же мысль мы находим в евсеевском «О приуготовлении» (кн. I, гл. 10).
Ибо о христианах сказано у Юстина: «Мы не сражаемся против врагов». То же самое о ессеях сказано у Филона в слове «О свободе каждого добродетельного»: «Не встретишь среди них никого, кто изготовлял бы дротик или стрелы, меч или панцирь, или щит, ни одного, кто выделывал бы оружие или сооружал военные машины». Сходно высказывается Златоуст в толковании «На Послание I к коринфянам» (III, 3): «Если бы среди людей господствовала надлежащая любовь, то не было бы смертных приговоров».
