После. Из детства они перешагнули в юность. Пора им обретать привычки совершеннолетних: если не на реке, наедине друг с другом, так в доме, в городе, меж всех прочих людей.
Ночью из дома труднее выйти тихо – каждый звук слышен, каждый шорох, да и мимо комнаты Джанбека на мужской половине дома так просто не пройти. Там сегодня спит Пардино-Бей: насторожится, вскочит, разбудит брата. Ему-то, Пардино, не объяснишь, не обманешь его. Так что лучше уж с вечера улизнуть, пожертвовать последними часами уюта, тепла, привычного домашнего быта…
Бал долго сидела в беседке, ежась от ночной прохлады. Чтобы не поддаваться невеселым мыслям, которые так и норовили наброситься, она снова и снова представляла завтрашний день – что надо сделать, кому как отвечать, как держаться.
Луна неслышной рысьей поступью шла по небу, отмеряя ночь. Когда она дойдет до Соломенной Дороги, пора будет встать на ноги и Джанбал. Идти к лодке, потихоньку отвязывать ее от причала, легко направлять веслом вниз по течению.
Они с Джанбеком каждый шаг продумали, каждый локоть пути, все повороты много раз миновали, пускай и мысленно.
Все должно пройти гладко.
Абдулла-Хамид, черный смотритель гарема дворца шахзаде Мустафы (бывшего шахзаде, ибо, о Аллах, мертвецы наследниками престола не числятся!), сегодня опять был мрачнее тучи. Справиться с раздражением и беспокойством никак не получалось, а ведь евнух верил, что именно это от людей угодно Аллаху: чтобы они были счастливыми и веселыми. Аллах им дал прекрасный мир, солнечный свет и собственное бесконечное милосердие, а от них ждет, что весельем и радостью своей, пусть даже нелегкой и натруженной, люди будут тешить его божественное сердце, как сердце человеческое услаждает простая и легкая мелодия свободной птичьей трели.
Абдулла-Хамид сегодня, как и каждый день прошедшего месяца, чувствовал себя соринкой в глазу Создателя. Не радовала его даже непривычно теплая, небывалая для октября погода: четвертый день солнце жарило, как в июле, даже воду в бассейне греть почти не надо. Свежие фрукты горчили. У речного воздуха был запах тлена.
Только что, встретившись в галерее дворца с Айше, он не успел отвести глаза, как это часто делал в последнее время для сохранения мира в душе, и вынужден был заметить нездоровую бледность принцессы, темные круги под глазами, выражение затравленной печали, которое так не подходило ее юному лицу, красивому и гордому. Айше кивнула ему, улыбнулась, как раньше, точно ничего и не изменилось. Абдулла-Хамид улыбнулся в ответ, только губы тут же свело.
Видеть, как дети растут, привязываться к ним, а потом ждать и смотреть, как их убивают, показывать, куда нести тела, готовить похороны – нет, такой участи не пожелаешь и самому неприятному из недругов. Была бы его воля, он бы распахнул клетку, выпустил эту красивую пташку, пусть бы летела, жила бы дальше, вдали от дворцовых интриг и страстей, смеялась бы, радовала Аллаха…
