оставить, а без пения что-то в ней блекло, затухало. Пробовали няню взять, но их Данька на дух не переносила. Истерила пуще, чем в саду. Вот к домработнице привыкала сразу. Татьяна Юрьевна имела большой опыт работы с детьми и ангельский характер. И как-то сумела найти подход к капризному ребенку.
***
Вечером, когда Татьяна Юрьевна ушла домой, а Дана уснула, Дмитрий оделся и спустился в гараж. С полчаса бесцельно катался по городу, стараясь вспомнить, откуда он мог знать эту Дарью Мухину? Имя, вроде, знакомое.
Припарковался у здания театра. Включил аварийку и откинулся на сиденье, наблюдая, как мигающий оранжевый импульс окрашивал дождевые нити. Дмитрия вдруг осенило:
– Точно!
Лет восемь назад жена рассказывала, что накануне выступления ее постоянный концертмейстер заболел, и срочно пришлось искать замену. Новым концертмейстером как раз и оказалась Дарья Мухина. Она студенткой тогда была. «Марина потом неустанно повторяла, что таких музыкантов, как Дарья, по пальцам можно сосчитать. Ну, дела-а… Как, оказывается, тесен мир».
Дома он осторожно заглянул в комнату дочери. Дана спала, разметавшись по кровати. Дмитрий поднял с пола одеяло и укрыл дочь. Поднялся в свою комнату. Пробовал уснуть, да так и пролежал без сна, вперив взгляд в потолок и чувствуя себя мальчишкой.
Глава 2. Москва-Кинешма
Дарья смотрела в окно каюты на удаляющееся под звуки «Прощания славянки»11 здание Северного речного вокзала и вспоминала прошлое лето, когда их квартет гастролировал на круизном теплоходе по Волге. «Вот, правда говорят, нет случайных встреч: не зайди тогда я в тот музей…»
***
Концерты давали через день. В музыкальном салоне на носу средней палубы. На невысокой сцене как раз хватало места для четырех исполнителей: пианисту – за кабинетным роялем, скрипачу и виолончелисту – на стульях; контрабасист же от барного стула отказался: привык выступать стоя.
Слушатели рассаживались в обитые узорчатым жаккардом кресла, расставленные четырьмя полукруглыми рядами вокруг сцены. Боковые двери салона и дверь, ведущую в коридор, открывали: желающих послушать игру музыкантов из столицы было больше, чем вмещал зал.
За панорамными окнами медленно проплывали речные Волжские пейзажи, освещенные заходящим солнцем. Природа и музыка. Две родственные стихии: первая вдохновляет на создание второй; звучание второй всегда оживляет настроения первой…
Дарья помнила, как во время исполнения «Элегии» Рахманинова12 открыла глаза и увидела в окно возвышающуюся из воды колокольню.13 «Как такое возможно?! – в груди тоскливо защемило. – Она совсем одна. Как и я».
Теплоход подошел ближе. Ослепил всполох солнца, мелькнувший в узком проеме белокаменной свечи.
Когда последний аккорд растворился в воздухе, Дарья взяла лежащий на клавиатуре носовой платок и высморкалась под аплодисменты, заглушившие гул проходивших
«Прощание славянки» – русский марш, написанный в 1912 году штаб-трубачом 7-го запасного кавалерийского полка, стоявшего в Тамбове, Василием Ивановичем Агапкиным под впечатлением от событий Первой Балканской войны (1912—1913 гг.).
С. Рахманинов «Элегия es-moll» (N 1 из op. 3 «Пьесы-фантазии» для фортепиано).
Затопленная в советские годы при создании Угличского водохранилища колокольня Никольского собора, расположенная в городе Калязине Тверской области.
