Павлович заслушался и сделал нам знак прекратить разговор.
Грустные и наивно-простые аккорды, от которых веяло силой и печалью, таяли в прохладном воздухе.
– Кто это поет? – спросил он.
– Это? Парни наши собрались. Они часто так душу отводят.
– Как хорошо!
– Да. Впрочем, это что – нынче уже все не то. Вот, бывало, в старину мы певали; к нам из большого города приезжал какой-то толстый усатый, на бумагу записывал.
Надо сознаться, я в музыке очень слаб и всегда утешался мыслью, что кто-то из великих ученых (кажется, Дарвин) называл ее «наименее неприятным из шумов». Все же и я заслушался, ощутив мимолетное чувство щемящей грусти.
Мы продолжали работу в партии.
Морев оказался прекрасным техником-геодезистом и целыми днями работал на изысканиях и съемках, иногда отделяясь от нас на недели.
Я в качестве геолога занимался исследованием почвы, залегания нефтеносных слоев и других ископаемых и благословлял судьбу, пославшую мне работу в крае, который мы должны были оживить и приобщить к миру.
И вместе с тем за это время я все больше сходился с Юрием.
В сущности это было странно. Трудно было найти двух людей, более неподходящих характерами. Я, человек реалистического мировоззрения, лишенный романтики, не отзывающийся на музыку, верящий только в силу человеческой мысли, с очень слабой эмоциональной стороной – словом, сухарь.
А Юрий – мягкая, почти женственная натура; человек с большим музыкальным чувством; влюбленный в свое дело, кажется, ни на что не способный, что не касалось теодолитов, нивелиров и прочей прелести его ремесла.
И все-таки мы все больше и больше сживались, понемногу привязываясь друг к другу. У меня этот процесс всегда идет медленно, – я с трудом сближаюсь с людьми; Юрий, наоборот, открыто показывал мне свою симпатию.
Как бы то ни было, когда кончилась наша работа и партия вернулась в Москву, везя подробно разработанный проект прокладки пути и отчет об исследованиях, мы с Моревым оказались связанными глубокой и прочной приязнью.
Глава II. Известия из Америки
Еще во время пребывания в Мохче до нас дошли известия, повергшие всех в немалое изумление и заставившие только пожать плечами. Это были сообщения из штата Виргиния[1] о странных массовых психических заболеваниях, охвативших некоторые населенные пункты.
Все это приправлялось сногсшибательными подробностями и скорее напоминало проспект какого-нибудь детективного киноромана, чем сообщения серьезной печати.
Удивительны эти газетные утки!
Нам под полярным кругом, среди безмолвия северной ночи, среди снегов и льдов мертвого царства, под беззвучными переливами сполохов, – эти известия казались особенно невероятными. Может быть, потому они и привлекали внимание и заполняли наши унылые зимние вечера.
В
Штат в Сев. Америке.
