буксинщик и Леон держались в пяти шагах позади нас.
– Макарий, вместе со скиритами я пришлю «чеснок» и «сороконожки»[8]. Проследи, чтобы они не забыли как следует отметить места, где они их выставят, чтобы наша кавалерия, контратакуя, не вляпалась в это дерьмо.
– Слушаюсь!
– И позаботься о знамёнах. Они не должны достаться туркам!
– Позабочусь, дука!
– И ещё, постарайся остаться в живых. Если дело будет совсем плохо, сдавайся. Базилевс выкупит тебя за любые деньги. Я позабочусь об этом.
– Спасибо, Варда, но нет. Вся моя жизнь теперь – «Жаворонки», я разделю их судьбу.
– Идиот! Неужели ты не понимаешь, что нужен империи?! Твоя жизнь не принадлежит тебе!
– Понимаю, дука, но я принял решение. Я спасусь или погибну только вместе с «Жаворонками».
– Тогда я приказываю тебе выжить!
– Вряд ли меня сильно расстроит повешение на оглоблях, если я не выполню твой приказ, – усмехнулся я.
– Упрямый осёл, тогда соверши чудо!
– Слушаюсь, светлейший!
Мы остановились возле расположения «Жаворонков». Начальник обоза Серапион Старый Хомяк явно не стал дожидаться приказа дуки. Лагерная прислуга и обозники, нагруженные сверх всякой меры, сновали везде. Кто-то раздавал оруженосцам огромную охапку запасных копий, кто-то шёл, шатаясь под весом груды бурдюков с вином и водой, кто-то пёр на спине циклопическую корзину с едой. Пехоту заправляли водой, едой и снаряжением.
Сидя на своих местах, солдаты подкрепляли силы. Немудрящая пища: ячменные лепёшки, сыр, лук и каменно-твёрдая вяленая козлятина. Только вот тому, кто весь день держал строй, она дороже любых явств с палатийских пиров, а главное, впервые за этот день все могли пить вволю. Вода и дешёвое кислое вино – кому что досталось.
Не сравнимое ни с чем острое наслаждение – протолкнуть в иссохшее, запёкшееся горло первый глоток, почувствовать, как он катится вниз, как разливается по брюху, а потом пить, пить, пить до тех пор, пока тебя не прошибёт первый за много часов пот. На смену жажде приходит зверский голод, и ты, как бродячая собака, жрёшь всё, что попало на зубы: колкие от половы ячменные лепёшки становятся слаще медового пирога, вяленая козлятина, по сравнению с которой подошва калиг кажется мягкой, тает во рту, а вонючий овечий сыр превращается в амброзию. Ты весь отдаёшься набиванию брюха до тех пор, пока в нём не стихнет недовольное урчание, а место зияющей пустоты займёт ласковое тепло. Вот тут остановись, солдат! Обожраться нельзя, сумей призвать своё нутро к порядку. Вспомни, как тебя зелёным ещё новобранцем за попытку съесть лишнего до изнеможения гоняли по кругу древками копий ветераны. Они не жалели еды, как ты тогда думал по соплячьей своей глупости, они спасали твою никчёмную ещё жизнь, не давая тебе отяжелеть и опьянеть от жратвы, потерять скорость реакции… Набив брюхо, можно и подремать, привалившись к копью. Цени эти
«Чеснок» и «сороконожки» – мины Cредних веков. Чеснок представляет собой колючку, состоящую из четырёх шипов, скреплённых так, что в любом положении хотя бы один шип направлен вверх. Сороконожка – крючки на слабо натянутой верёвке, закреплённой к вбитым в землю колышкам.
