Пленники прячут головы в плечи и молчат, словно воды в рот набрали.
Начальник отдает команду своим подчиненным, и те отвешивают заложникам по несколько ударов плетью за недонесение. Нас не трогают, но настоятельно требуют обратить внимание на то, что будет с нами, учини мы что-либо подобное.
Когда экзекуция подходит к концу, командир кивает на неудавшегося беглеца и произносит лишь одно слово:
– Расстрелять!
Боевики тотчас же передергивают затворы автоматов. Мы замираем в ожидании худшего. Женщины стараются не смотреть. Звучит приказ увести ослушавшегося пленника за угол и прикончить его там.
«Какая гуманность», – горько иронизирую я, провожая взглядом несчастного человека.
Ощущается всеобщая оторопь с долей недоверия. А вдруг все это блеф и никто не собирается расстреливать заложника? Но несколько коротких очередей отрезвляют пленников.
– Так будет с каждым! – заверяет нас долговязый тип и отдает команду вернуть всех в тюрьму.
Он уверен, что может так запугать нас. Но во мне еще больше усиливается желание бежать. Если раньше оно заканчивалось там же, где и начиналось, то сейчас я приступаю к детальной проработке плана побега. На это уходит остаток дня.
Йордан удивлен моему молчанию. Коллега думает, что я нахожусь под впечатлением от показательного наказания наших соседей. Мне стоит немалых усилий поведать ему то, к чему я пришел после долгих часов молчаливых размышлений.
Сначала он мне не верит, потом выражает сомнение в осуществимости того, что я задумал. Мне приходится приводить все новые и новые аргументы в пользу моего плана.
Христов внимательно выслушивает меня. Его лицо меняется, светлеет впервые за время пленения. Он понимает, что мой замысел не такой уж и безрассудный, каким показался ему сначала.
7
План мой рассчитан не на один день. Однако к его осуществлению мы приступаем немедленно, на следующую же ночь после экзекуции. Все пленники, кроме нас, спят.
Охранники находятся во дворе, рядом с входной дверью. Раз в час один из них обходит вокруг дома, а другой забредает внутрь. При малейшем подозрении он готов открыть любую комнату, где содержатся заложники.
За время пребывания здесь, особенно при выходах на прогулки, я сумел хоть как-то изучить планировку здания и узнать кое-что об окрестностях. Одна сторона нашей с Йорданом камеры выходит во двор, сразу за которым начинается Каменистая Сахара. В глинобитной стене масса трещин. Это и неудивительно, ведь дом, который боевики превратили в тюрьму, довольно старый. Трещины долго мозолили мне глаза. Но я наконец-то сообразил, что их можно использовать при подготовке побега.
Пару часов мы тратим на то, чтобы лишний раз убедиться в том, что интервалы между обходами, совершаемыми охранниками, составляют примерно час. Это мое наблюдение подтверждается, и мы сразу же беремся за дело.
За
