почернелой крыши и тремя слуховыми окнами, имевшими весьма недружелюбный вид. Между этим и соседним домом находился глухой переулок, в который шла протоптанная дорожка к дверям обоих домов – одни левее, другие прямо.
Грязный двор с трёх сторон окружён каменными строениями, по всем этажам которых, с наружной стороны, достроены переходы, их можно было назвать галереями. Они, как гигантский осьминог, опутали эти два дома и представляли собой очень удобное средство общения, ведь из любого этажа можно пробраться не то, что на другой этаж, но и любую квартиру.
Когда-то жёлтый фасад дома от времени, а в большей степени от непрестанных петербургских дождей, от летней нестерпимой жары принял серый унылый цвет, сквозь облупившуюся штукатурку которых проглядывали потемневшие кирпичи.
Стекла, грязные и мутные, давно покрылись сизоватым налётом, часть из них была выбита, некоторые заколочены досками, а кое—какие заткнуты попавшимся под руку тряпьём, чтобы квартиры и комнаты не застывали зимним днём.
Нижний этаж дома занят трактиром, знаменитым на всю столицу среди всяческого преступного и разбойничьего люда. Над внешним входом висела незамысловатая почернелая вывеска с надписью «Заведение».
Туда и направились в этот вечер надворный советник Соловьёв и коллежский асессор Волков, теперь от их прежней щегольской одежды не осталось и следа. Узнать их было невозможно. Некоторое время тому Путилин, прибегавший к переодеваниям в расследованиях, ещё будучи младшим помощником квартального надзирателя, изыскал средства и пригласил знаменитого гримёра Орбелли из Александрийского театра, чтобы тот показал, как превращать себя из брюнета в блондина, из безусого в бородатого. Здесь было важно не само превращение, а чтобы в нужное время что—то не выдало своей фальшивостью. Ведь, если на сцене отклеится борода, то это не страшно, подумаешь, в газете удостоишься едкой эпиграммы, а в жизни можешь получить ножом под сердце или гирькой по голове, что совсем не приличествует хорошему сыскному агента.
Трактир, в который они вошли, был грязный, в нос шибануло довольно неприятным запахом смеси немытых людских тел, перегоревшего масла, лука.
Крики, грохотание мисок, звон стаканов и бутылок, отборные ругательства неслись со всех
сторон. Едкий дым махорки и дешевых папирос щипал глаза. Лампы горели, как будто окружённые петербургским осенним туманом.
Вошедшие сыскные агенты остановились на пороге, перед ними колыхалось людское море – оборванное, с испитыми лицами и грязными руками, страшное. Оно пило, ело, ругалось, бегало, кружилось, как будто в каком—то водовороте.
Становилось жутко, но не в первый раз приходилось появляться в таких заведениях, здесь непременно должен быть Сенька Кургузый или его подручный и правая рука – Спиридон Кожевников, по кличке Спирька—Ножик, получивший свое прозвище за мастерское владение указанным оружием.
