на ноги и побежала, запинаясь и путаясь в юбках. А потом земля вдруг задралась, а мир качнулся и смазался, подергиваясь мутной дымкой. Запоздалой мыслью блеснуло в сознании: она падает. Марита дернулась, в тщетной попытке закрывая руками голову.
Последним, что она видела прежде, чем все заволокла тьма, была иссушенная земля и собственные сбитые костяшки.
Покалывание в районе плеча – вот первое, что Марита ощутила. Было темно. Способность управлять собственным телом возвращалась медленно, как чувствительность к онемевшей конечности. Но воспоминания воскресали еще неохотнее. Марита поморщилась, пошевелила руками. Неужели все-таки задремала в карете?
– Сейчас, сейчас, – забормотала она невнятно.
Плечо вновь кольнуло болью, словно на нем стиснулись острые иглы. Марита дернулась и распахнула глаза. Сразу поняла – не в карете. Она лежала, уткнувшись носом в сырую землю, а в бок упиралось что-то твердое и холодное. Марита резко села, и тиски на плече разжались. В воздух с карканьем взметнулся ворон и, громко хлопая крыльями, исчез вдалеке.
От смены положения тела закружилась голова, и Марита застыла с ладонями, прижатыми к щекам, пережидая, пока цветные пятна перед глазами рассеются. Налетел холодный ветер – хлестнул по лицу и принес странную смесь запахов: соли, травы, железа, сухой земли и почему-то, едва различимо, гнили. Какого Зилая? Марита отняла руки от лица и обеспокоенно огляделась.
Рядом простиралось поле. Примятая трава гнулась к земле, и меж колышущихся стеблей виднелись бугорки, черные и желтые пятна. На дороге, вся усеянная этими бугорками, лежала перевернувшаяся на бок карета. Возле нее беспокойно пряла ушами лошадь, волоча за собой остатки сбруи. Солнце терялось в серых облаках, похожих на утреннюю дымку.
Ветер вновь налетел, колыхнув траву, и тошнотворный запах усилился. И тут воспоминания вернулись все разом, будто кто-то пробил плотину: стрела в шее солдата, кричащая леди Бланка, беснующиеся кони. Карета, вот-вот готовая упасть. Марита испуганно ощупала себя и выдохнула – цела. Мир чуть прояснился, и бугорки принялись приобретать человеческие очертания. Сердце дернулось и замерло, будто сжатое в ледяных пальцах.
– О, боги, – прошептала Марита, сглатывая подступивший к горлу липкий ком, и собственный голос показался ей хриплым и чужим. – Леди Бланка? Аделла? Кто-нибудь?
И тут же зажала ладонью рот. Дура. Если ее услышат чужие… Но вокруг было тихо, как на кладбище, даже птицы и кузнечики замолкли. А глаза подмечали все больше: засохшую кровь, вспоротое бедро, отрубленные… Марита резко, до боли, зажмурилась и задышала медленнее и глубже, пережидая новый приступ тошноты. К горлу поднялась горячая волна, лоб покрылся испариной. Надо поискать выживших. Кто-то ведь мог спастись. Точно мог. Марита повторяла это про себя, пока не начала верить, и только тогда тошнота отступила
«Займи руки – или мысли займут твою голову», – всплыли
