свистом призывать к себе птиц и месяцами обходиться без еды и воды. Когда эти небылицы доходили до его ушей, он не подтверждал и не отрицал их – лишь вскидывал бровь и прижимал палец к губам.
Среди взрослых обитателей Маленькой Сирии возвращение Ахмада тоже не осталось незамеченным, дав пищу для многочисленных толков. Может, он ездил за невестой? Или за престарелой матерью, которая наконец согласилась перебраться в Америку? Но ни невесты, ни матери пока что никто не видал. Не спешил он и открывать двери лавки для посетителей, равно как и показываться в одном из многочисленных кафе на Вашингтон-стрит, чтобы поделиться свежими новостями и рассказами из дома. Люди были разочарованы, но не удивлены; Ахмад всегда оберегал свою частную жизнь с едва ли не оскорбительной одержимостью. Участия в общественной жизни, которая в основном крутилась вокруг разнообразных церквей, он практически не принимал, равно как не примыкал ни к одной из сторон в регулярных спорах между маронитами и православными, чем, казалось, даже несколько кичился. И вообще за ним укрепилась репутация человека заносчивого, хотя и несколько смягчавшаяся его связью с мистером Арбели – тот, конечно, и сам был нелюдим не без странностей, но держал себя куда как дружелюбнее и потому считался кем-то вроде чудаковатого любимого дядюшки.
Но даже те, кто с наибольшим недоверием относился к человеку, которого прозвали Бедуином, вынуждены были признать, что его талант пошел во благо всей округе. Прежде лавка Арбели поставляла кастрюли, сковородки и мелкий скобяной товар – все это было добротное, но абсолютно ничем не примечательное. Теперь же каждый предмет, сходивший с наковальни, был подлинным произведением искусства. Кастрюли и сковородки приобрели изящные пропорции, а ручки их украсились затейливыми узорами; таганки, на которых они покоились, походили на чугунное кружево, ажурное, но прочное. В числе творений Ахмада были и ожерелья из серебра и драгоценных камней, а также изумительный подвесной потолок из листового металла, выполненный в виде пустынного пейзажа и теперь занимавший свое место в вестибюле одного из многоквартирных домов неподалеку. Этот потолок долгое время не сходил с уст окрестных жителей, и о нем даже упомянули несколько городских англоязычных газет, что, в свою очередь, привлекло в Маленькую Сирию много посетителей нового рода: хорошо одетых состоятельных любителей искусства.
– Они приходят, несколько минут таращатся на потолок, задрав головы, а потом уходят, – сказал один из завсегдатаев кофейни Фаддулов, главной достопримечательности Вашингтон-стрит. – Ребятишки повадились клянчить у них мелочь. Думаю, никакого вреда это никому не принесет. Да и лавке жестянщика только на пользу.
– Я бы не был так уж в этом уверен, – фыркнул в ответ второй. – Мне доводилось видеть не одно предприятие, которое погубил успех. У Арбели, у того всегда была голова на плечах, но этот Бедуин… не знаю я. Какой-то он…
– Непонятный, – подхватил его собеседник.
– Это кто непонятный? – послышался женский
