месяцев, Котеничев уже обезумел от пыток и мечтал лишь о расстреле, но не хотел тащить с собой других людей, потому и держался. Вдруг его неожиданно оставили в покое на несколько недель, а потом… Он вспомнил, как привели к новому начальнику управления госбезопасности. Суховатый сдержанный кавказец разговаривал отрывисто, но вежливо, зачем-то спрашивал Котеничева о его деле. Старлей устало и коротко отвечал, ничего не пытаясь объяснять этому играющему в справедливость человеку. Внезапно тот сказал:
– Вот подлец Ковалев, сколько народу погубил! Идите в камеру и не волнуйтесь. Мы с вашим делом разберемся, скоро будете на свободе, – и вдруг протянул ему несколько мандаринов со стола. И вот тут Котеничева прорвало.
Он рыдал, как вдова на похоронах, и в кабинете, и в камере, куда его кое-как дотащили. Потом появился врач, сделал какой-то укол, а он лежал на койке и смотрел на мандарины, смотрел и плакал.
Через три недели его освободили с реабилитацией, и Берия, пожимая старшему лейтенанту на прощание руку, вдруг сказал:
– Я сообщу вашему начальству, что вы достойны полного доверия и можете работать на прежнем месте. Но, может быть, поработаете у нас в аппарате? Вы опытный шифровальщик, нам такие нужны, а перспективы карьеры у нас лучше. Убыль специалистов в НКВД большая, и будет еще больше – много заговорщиков, а теперь еще и всех костоломов и «липачей» отправим к стенке, я это обещал товарищу Сталину. Подумайте, товарищ Котеничев…
Старший лейтенант согласился и честно служил пять лет, в дополнение к основной специальности освоив навыки работы с документами. Перед войной он получил капитана, в сорок втором – майора. А потом однажды, в сентябре сорок пятого, его вызвал Берия и показал подписанное наркомом ГБ представление к правительственной награде и к повышению в звании.
– Я скоро ухожу из органов, – сказал он, – и хочу на прощание отметить заслуги тех, кто честно работал на незаметных постах. Вы все это получите, если захотите. Но у меня есть для вас еще одно предложение. Если вы примете его, у вас не будет ни наград, ни карьеры. Вы будете обойденным вниманием начальства, незаметным винтиком в системе, таким незаметным, что никто не станет сводить с вами счеты. Тем более специалист вы незаменимый и останетесь на своем посту, что бы ни произошло снаружи….
Майор принял второе предложение Берии, то, которое не обещало карьеры, и так же честно выполнял свою новую работу. Он и теперь это сделает, да! Он напишет эти письма так, что ни один член ЦК или Союза писателей в них не усомнится. Но если они когда-либо попадут в руки его коллегам – а это рано или поздно случится, майор не сомневался, – те сразу увидят, кто на самом деле их писал. Он умел это делать. Ни одной, даже самой похабной экспертизы эти письма не пройдут, и уж конечно, ни один человек, когда-либо работавший с товарищем Берия, им не поверит…
Надо постараться как следует, он должен обязательно добиться, чтобы документы, касающиеся
