леопарда дамы о Флори начисто забыли. Сейчас обеим припомнился и он – au pis aller[43], как говорят французы.
Три дня спустя миссис Лакерстин вызвала мужа, заслужившего краткий городской отпуск. Томас Лакерстин вернулся домой с необычайно багровой физиономией («загар», пояснил он), а также с необычайной дрожью в руках, не способных зажечь спичку. Тем не менее он тут же отпраздновал свое возвращение, найдя предлог на время удалить супругу, явившись в спальню к Элизабет и весьма энергично попытавшись ее изнасиловать.
Все это время разгромленный до основания сельский бунт, как ни странно, под пеплом продолжал тлеть. Надо полагать, «колдун» (уехавший в Мартабан торговать философским камнем) справился с порученным делом не просто хорошо, а блестяще. Во всяком случае, имелась вероятность новой бессмысленной мятежной вспышки, о которой не ведало Управление, не знал даже сам У По Кин. Хотя он-то мог не тревожиться – небеса, неизменно благосклонные к нему, любым до смерти пугавшим власти туземным возмущением лишь преумножили бы его славу.
«Эй, ветер западный, когда ж своим порывом // Ты влагу туч прольешь потоком струй шумливых?»[44] Наступило первое июня, день общего собрания в клубе. Дождь все не начинался. Полуденное солнце, паля голову и сквозь панаму, нещадно жгло голую шею Флори, шедшего по садовой дорожке к клубу. Полуголый потный мали, тащивший на коромысле две жестянки с водой, поставил ношу, плеснув несколько капель на смуглые ступни, и склонился перед господином.
– Ну что, мали, будет дождь?
– Холмы не пускают, сахиб, – махнул садовник рукой к западу.
В Кьяктаде иной год бывало так, что стену окружающих холмов давно хлестало ливнем, а городок почти до конца июня оставался сухим. Земля на клумбах спеклась грудами серых комьев, твердых как цемент. Лежа на солнцепеке подле веранды и прикрыв лицо лоскутом бананового листа, чокра продетой в петлю босой ступней качал за веревку опахало. В салоне Флори нашел Вестфилда, стоявшего у окна, созерцавшего бег однообразных речных волн.
– Салют, Флори! Что-то ты совсем скелет?
– Как и ты.
– Н-да! Погодка! Аппетит ни к черту. Лучше уж лягушачьи песни на болоте. Давай по чарочке, пока никого нет? Эй, бармен!
– Не знаешь, кто будет на собрании? – спросил Флори, когда лакей принес стаканы виски с содовой.
– Полагаю, весь наличный состав. Вот и Лакерстин позавчера вернулся. Парень времени не терял вдали от женушки! Инспектор мой рассказывал о его достижениях. Шлюх – рота. Специальный импорт из Кьяктады. А спиртного – старушка его охнет, увидев счет из бара, – одиннадцать бутылей виски за две недели!
– Новоприбывший Веррэлл тоже будет?
– Ни-ни, он только временный член клуба. Да и не стал бы щенок себя утруждать. И Максвелла не будет – написал, что не сможет оставить
На худой конец (
Из вошедшего в хрестоматию «Ранняя английская лирика» анонимного стихотворения начала XVI в.
