Елизаветой расстанется. Жизнь проходит, а все только в будущем!
– Как же, Глаша, без мечты? Люди без нее не могут. Кто-то о коммунизме мечтает, кто-то о приумножении своих квадратных метров… Пол – беды, если мечта не сбывается, беда – если теряешь надежду на ее исполнение.
– Все– то вы правильно говорите, Софья Дмитриевна. Ну, за надежду? – грустно улыбнулась Глаша.
Они чокнулись бокалами. После утихших хрустальных звуков вдруг послышался тонкий стук, будто что-то слетело с кончика перезвона и несколько раз ударилось в какую-то из стен.
– Наверно, это мастерит сын Полуниных, – послушав тишину, сказала Софья Дмитриевна. – Саша хороший мальчик, толковый. Жаль будет, если в детском доме окажется.
Но тишина вновь раздробилась стуком, который падал теперь тяжелыми горошинам и выкатывался… из второй комнаты Софьи Дмитриевны.
Женщины переглянулись. Моментально все поняв, они кинулись в спальню. Руки у Софьи Дмитриевны дрожали, но она справилась – нашла на оправе зеркала кнопку. Дверца сдвинулась мягко, как если б ее на протяжении минувших лет регулярно смазывали, и посторонилась… перед стоявшей за ней Клавдией!
Глаза у Софьи Дмитриевны, вздрогнув, широко распахнулись – словно бы вскрикнули от ужаса разочарования: ведь никого другого, кроме Алексея, не ожидала она увидеть.
А Клавдия обвела всех растерянно – узнающим взором, из которого в следующее мгновенье ускользнуло сознание. Не сделав и шага, она упала в обморок.
Софья Дмитриевна и Глаша перенесли ее на кровать. Только вдохнув уксуса (нашатыря не нашлось, а на духи «Красная Москва» и медицинский спирт никакой реакции не было), Клавдия пришла в себя.
Конечно, время изменило ее, но она не стала выглядеть хуже. Наоборот, Клавдия похудела до стройности, которая так привлекает многих мужчин в «ядреных бабах», а красота лица как бы обострилась из-за ушедшего выражения мягкости.
– Барыня… Глаша… Я вернулась?
Она села на кровати и посмотрела по сторонам.
– Мне сегодня, когда на Мясницкой стояла, ресница в глаз попала, я зажмурилась, и вот… Сколько же лет прошло!
– Это точно, уйма лет прошла после твоего предательства, – холодно отозвалась Глаша.
– Оставь, – попросила ее Софья Дмитриевна, – зачем ворошить прошлое!
– Да права Глаша, – спокойно согласилась Клавдия, – предала я вас, оговорила. За то и наказана: непонятно, какой жизнью живу…
И будто боль пролилась:
– Простите меня… Простите, если сможете…
У Софьи Дмитриевны повлажнели глаза.
– Да ладно уж, – потеплела и Глаша. – А на Мясницкой ты напротив Почтамта стояла?
– Ага, там.
Глаша и Софья Дмитриевна молча переглянулись.
– Скажи, – продолжила Глаша, – а что это на тебе надето? Ты откуда вообще?
Наступившую
