спокойна: не во вкусе Алексея Арнольдовича пышнотелые красавицы. Хотя, что ж… То и дело случались неприглядные истории, когда хозяин заводил интрижку с прислугой, особенно, если та бывала не против. Трудно утверждать, что явление это отражало характерную особенность того времени, поскольку впоследствии прислугу сменили секретарши, а потом к ним, похоже, присоединились снова горничные и кухарки. Конечно, стать доминирующим самцом или нет, всегда зависело от индивида. Уверенная в глубокой порядочности Алексея Арнольдовича, Софья Дмитриевна не беспокоилась относительно Клавдии и мужа. Ну и потому еще, что та была не в его вкусе.
– Хорошо, Глаша, пойдем в кабинет Алексея Арнольдовича, там все расскажешь.
– Так вот: Клавдия заявила приставу – шепотом начала Глаша, но, оглянувшись на плотно закрытую дверь кабинета, заговорила приглушенным голосом, – что у нее с Алексеем Арнольдовичем… что они с Алексеем Арнольдовичем… были… – Глаша все не решалась закончить ужасную фразу, – были полюбовниками!
– Да она в своем уме? – воскликнула Софья Дмитриевна. – Какой вздор!
– Конечно, вздор! Только она еще сказала, что вы, Софья Дмитриевна, как про то прознали, так его и извели… Уж, не знаю, говорит, как барыня с Глашкой это сотворили, но их рук дело! Все, говорит, в тот вечер по квартире бегали, думали, что я в синематографе, а я лежала у себя в комнате – нездоровилось мне. Они потом в спальне чего-то делали, а когда в гостиную пришли, уговорились никому ничего не рассказывать.
– А что же пристав?
– Похвалил и велел за нами наблюдать. Если что, говорит, сразу беги ко мне… Наверно, надобно ей от места отказать.
– Ни в коем случае! Это только утвердит Кулика в его подозрениях. Не думаю, что он безоговорочно поверил Клавдии. Ведь логично допустить и оговор… оговор своей, так сказать, соперницы… Хотя, какая я ей соперница? Непостижимо! Такое возомнить может только психически больной человек!
– Вот она от своей несчастной любви умом и тронулась…
– Бедная…
– Софья Дмитриевна, вы ее еще и жалеете! Змея она подколодная!
– Не говори так, Глаша!.. Однако нам необходимо ее поостеречься.
Софья Дмитриевна встала, но, качнувшись, снова села на диван, обхватила себя руками за плечи.
– Зябко, – сказала она и потеряла сознание.
8
От случившейся с ней нервной горячки Софья Дмитриевна очнулась утром 16 января. Она лежала на диване в кабинете Алексея Арнольдовича и чувствовала себя вернувшейся из далекого далека. Оттуда дотягивались лишь смутные отражения лиц и голосов.
Доктор Остапенко с белыми усами и бородкой. «Ни в коем случае не беспокоить! Оставить лежать здесь!» – произносит он, и высокие ноты его натужного голоса таят в каких-то ватных клубах, пахнущих эфиром. Глашины конопушки; всхлипывая, она кладет ей на лоб холодное. Высокий тучный человек пытливо
