Подольске) изрядно выпендривался. Но все же мы с приятелем с Димой подружились и как-то после уроков, хитро поблескивая очками, он рассказал нам такую историю.
– Преподавал я в одной московской школе. И однажды у нас организовали вечер, посвященный уже покойному Алексею Николаевичу Толстому. Пришли гости рассказать школьникам о большом писателе и в том числе две его вдовы. Директор ко мне:
– Что делать? Не могу же я два раза объявлять, что это жена Толстого! Вы представляете, что в зале будет?
– А вы скажите «член семьи Алексея Николаевича».
И Дима счастливо заулыбался, припомнив хорошо решенную задачу.
Евреи
При советской власти, работал я в подмосковном Троицке в филиале института атомной энергии.
К нам на установку часто заходил институтский фотограф. Человек он был замечательный – добрый, веселый. Звали его Анатолий Васильевич Иванов. На круглом курносом лице носил дядя Толя круглую бороду.
После работы он порой выпивал с нашими лаборантами.
На второй, примерно, порции всплывала еврейская тема. Иванов начинал жаловаться, что вокруг одни евреи и настоящих русских почти не осталось.
По мере убывания водки круг евреев все расширялся.
Лаборанты, забавляясь, постепенно подводили его к выводу:
– Дядя Толя, так, может, ты один настоящий русский остался?
– Я один, – с горечью вздыхал дядя Толя, глядя на стакан с водкой.
Застолье продолжалось, и лаборанты не унимались:
– Дядя Толя, так, может, и ты тоже еврей?
На глазах у дяди Толи появлялись слезы, он с отчаянием смотрел вокруг, потом голова его склонялась на грудь, а из груди раздавался тихий стон:
– Да, ребята, я тоже еврей.
Светлая тебе память, Анатолий Васильевич.
Прогулка
Частенько прохожу мимо памятника Льву Толстому на Плющихе. Словно гигантская перезрелая груша, норовит растечься по земле эта серая каменная глыбища, матерая человечища, безостановочно обсираемая голубями.
Похожа на инсталляция Олега Кулика – у него восковая фигура Толстого – босая, в поддевке – сидела за письменным столом под насестом с курами, откуда на голову и бороду писателю летели пух, перья и помет.
Похожа, да только тут все по-настоящему, без понтов.
Потом иду мимо Общевойсковой академии. На стене мемориальная доска с черным, будто чугунным, барельефом. Как-то я перешел на другую сторону улицы и прочел написаное золотыми буквами: «герой гражданской войны Василий Иванович Чапаев учился в Академии в 18-м году». Теперь, когда я попадаю на это место, окружающая меня действительность всегда начинает слегка подрагивать.
Во-первых, фамилия того, кто мог учиться в Академии, была Чепаев. Во-вторых, это сталинское десяти – или одиннадцатиэтажное размашистое здание не могло существовать в 18-м году. Сюр
