в ночь, в холода.С каждым днём им свободней, вольготнее.
Небо кормит теплом, калачом,
Испечённым на солнечной отмели.
Всё сытнее им, всё нипочем.
Бабочка сникла в эфирном бессилье,
Бабочка сникла в эфирном бессилье,
Не трепыхалась, спала, чуть живая.
Бабочке сонной отрезали крылья
Ровно под спинку,
по самому краю.
На подорожник отложен обрубок.
Крыльев у ней оказалось четыре.
Эксперимент был научный
сугубо,
Чтоб разобраться в божеском мире.
Чтоб рассмотреть слюдяные прожилки,
Вытерли, сдули пыльцу,
и под лупой
Корни крыла проступили, развилки,
Плёнки, чешуйки рядами, уступом.
Точно у листьев.
Совсем не психея.
Грубым казалось сращение жил.
Кто же убил её, благоговея?
Кто-кто? Неважно.
Я и убил.
Воспоминанья счастливого детства,
Души и бабочки, ножницы, клей.
Время лоскутное – всё по соседству.
Что-то теперь вот почудилось
В ней.
Всюду мерещатся тайные знаки:
Рожки, реснички, в испуге глаза,
Шум белых крыльев, долгие взмахи.
Ей бы взлететь, но не выйдет,
нельзя.
Жажда понять посильнее стремленья
Понятым быть.
С давних пор одному
Мне довелось препарировать время,
Души искал, но бездушным усну.
Пропустила мимо ушей,
Пропустила мимо ушей,
Не слушала, повернулась вполоборота.
Я мифы припоминал
О Дедале, Икаре, про Крит.
Не говорил об ощущении полёта,
Обещал – буду рядом,
Когда она не взлетит.
На склоне крутом, как на небосклоне,
Лежала, откинувшись на спину,
Не касалась ногами земли.
На розоватой скале,
На охристо-красном
природы лоне
Чем дольше, тем невесомей,
Парила,
разглядывала облачные корабли.
Отдельные девушки
мечтают о полётах
Всей душой.
От этого первая морщинка на челе.
Но взмывают немногие
В иные лета, при иных заботах
И преимущественно на метле.
Ты – будешь пеночкой,
Ты – будешь пеночкой,
Ты – будешь коноплянкой.
А ты – таджичкою, смуглянкой-молдаванкой,
Ты штукатурить будешь
Или двор мести.
А я терзаться —
как нас всех спасти.
Как увести прочь с нашего двора.
Уж осень, стынь, туман,
Безглазая пора.
Где силы взять,
Бессильный я дурак,
Для отражения панических атак?
В ползучей немощи,
Лишь
