нет! Тут у тебя сама постановка вопроса неверна, как мне кажется. Это тоже самое, как сказать: «Гром темный или же пахнет свежестью?»
– Не понял…
– Знаешь, я больше не буду повторять «на мой взгляд», ладно?
Я кивнул.
– Так вот: определение бога также бессмысленно, как и поклонение ему. Вот, например, когда собираются темно-синие тучи, весьма вероятно, что грянет гром и затем запахнет свежестью. И мы следуем этому своему чувству: кто-то раскрывает окна навстречу этой свежести, а кто-то наоборот – закрывает, боясь, что ливень захлестнет в комнату. Идея общения человека с миром – не поклонение чему либо, а следование ему. Для того, чтобы следовать за «помыслами божьими», существует множество языков, но это ты уже понял, по-моему, иначе как бы ты в своей астрологии продвинулся?
Я снова кивнул.
– Так что насчет Инги, ты готов? – Перескочила вдруг на другую тему Зейнаб. – Она мне, кстати недавно письмо прислала, приглашала приехать на бдение.
– А к чему именно я должен быть готов?
– Ну, как к чему? К тому, чтобы участвовать в бдении… – ответила Зейнаб немного удивленно.
– Я понятия не имею что это такое. Расскажи сначала, что там к чему… А вообще, Инга… интересное имя… В нем словно бы горят костры викингов…
– Верно, она как раз откуда-то оттуда… Точнее, родилась то она здесь, но лет в семь вдруг стала говорить на каком-то непонятном языке. Ее тогда, к слову, еще звали Леной, если я не путаю что-то. Родители, говорят, тогда всполошились не на шутку. А когда она стала называть себя Ингой, и требовать, чтобы так ее называли все окружающие, мама, понятно, первым делом –отвела ее к психиатру… Но, слава богу, там был один нормальный доктор. Хм… почти каламбур получился, – она улыбнулась и продолжила, – В общем, он позвал какого-то своего приятеля – лингвиста или кого-то в этом роде, на консультацию… И оказалось, что Инга говорит на одном мертвом диалекте не то норвежского, не то лопарского. Те за голову схватились: специалистов по этим языкам в мире всего-то пара-тройка человек. Они ради эксперимента научили ее руническому письму. Она эти знания схватила на удивление быстро, и затем растолковала им несколько древних текстов, по поводу которых до сих пор все головы ломали…
– Надо же… – удивился я, – Она и сейчас говорит на том языке?
– Говорит. Причем по-русски она говорила от встречи к встрече все хуже… Акцент все более заметный становился, что ли… Да ей это и не надо. Она сама живет, в деревне, которая скоро совсем опустеет и, видимо, уже окончательно. Там нынче всего-то два-три дома обитаемых, старики в них доживают свой век. Одинокие они, как она писала, и очень старые. Никто к ним не приезжает. Инга их и лечит, и ухаживает, как может. Так поедешь? Думай быстрее, до затмения – всего ничего, а ведь еще надо как-то с ней связаться, ответ дать…
– Ну что ж… Давай попробуем. Даже интересно. – ответил я.
– Вот и хорошо. Тогда через три дня и
