Чиро, прищурившись, рассматривал домики, взбирающиеся по склону холма, раскрашенные в желтый и белый, бледно-голубой с охристой отделкой, мшисто-зеленый, с черными ставнями… Отсюда они выглядели кукольными. Чиро никогда не уставал разглядывать дома. Он восхищался красотой фасадов и тосковал по надежности, которую они воплощают.
На другой стороне улицы какая-то девушка запирала дверь дома, белого с темно-синей отделкой. Потом она надела соломенную шляпку с длинными красными лентами и завязала их под подбородком. Чиро видел оборки ее белой юбки, достававшей до высоких кожаных ботинок.
Она повернулась и пошла по улице. Это была Кончетта Матроччи.
– Ты куда? – крикнул Эдуардо, когда Чиро спрыгнул с козел. – Мы опоздаем на поезд!
– Я мигом.
Чиро перебежал через дорогу. Кончетта обернулась, увидела его и ускорила шаг.
– Нет, пожалуйста… Постой, Кончетта!
– Я не хочу с тобой разговаривать, – сказала она, когда Чиро обогнал ее. Но остановилась.
– Я не хотел навредить тебе, – сказал Чиро.
– Слишком поздно. – Кончетта обогнула его и пошла дальше.
– Почему ты в Клузоне? Тебя отослал дон Грегорио?
– Нет. Мать решила, что так будет лучше. Я живу у тети.
– Это он должен был уехать, не ты и не я.
Кончетта остановилась и повернулась к Чиро:
– Зачем ты все разрушил?
– Он использовал тебя!
– Ничего подобного. Выйти за какого-нибудь шахтера – не для меня. Я хотела достигнуть большего. – Глаза Кончетты наполнились слезами.
– Ты бы не смогла выйти за него, – сказал Чиро, разочарованный ее невежеством. – Он же священник.
– Много ты понимаешь, – ответила Кончетта. – Я бы никогда не полюбила тебя. Мне не нравится, как ты ходишь гоголем по площади, таская дрова и камни, громко болтаешь и отпускаешь шуточки. Одежда всегда в грязи, а на еду набрасываешься, будто тебя больше никогда не накормят. Я наблюдала за тобой, Чиро, так же, как ты наблюдал за мной. Тебе место в трудовом лагере. Может, там тебя исправят.
– Может. – Вместо того чтобы побороться за себя, вместо того чтобы убеждать ее в том, что правда, а что ложь, он уступил. Невозможное навсегда останется невозможным.
Эдуардо энергично махал руками с противоположной стороны дороги.
– Прощай, Кончетта, – сказал Чиро и поспешил к повозке. Он не оглядывался, но на этот раз потому, что просто не хотел.
После смерти Стеллы Джакомина почти не разговаривала. Она следила за домом, стирала белье, готовила еду, но радость ушла вместе с ее девочкой. Джакомина знала, что должна быть благодарна: у нее еще пятеро здоровых детей, но благополучие многих никогда не возместит утрату одного.
Энца же чувствовала, что горе потихоньку отступает, что оно уже не так властно стискивает сердце. Она заботилась о младших, взяла на себя кое-какие домашние обязанности, лежавшие прежде на матери. Марко почти
