Почему ты не носишь очки с таким зрением?
– Стоит только начать, и уже от них не избавишься, – отрезал Цеста. – А как я буду выглядеть на сцене?
– А машину водить?
– Я вижу достаточно хорошо, мне хватает, – Цеста тоже встал со своей тумбы, по-прежнему глядя вверх. – У нас было такое… поверье… Как думаешь, ты мог бы достать этот мячик?
– С ума сошел?
Павел окинул взглядом стены, в которых было порядочно выщербленных кирпичей и неровностей, но недостаточно глубоких, а главное – крайне ненадежных. К тому же казалось, что сами стены могут обрушиться в любой момент. Лестничная площадка, висевшая над пустотой без всякой опоры, цепляясь только за стену и держа немалый вес едва различимого в тени мусора, тоже доверия не вызывала. Если бы даже удалось вскарабкаться по стене на один уровень с ней, ступить на нее было бы верной смертью.
– Изощренный способ самоубийства, – подвел итог Павел и обеспокоенно покосился на Цесту, опасаясь, как бы тому не вздумалось попробовать забраться туда прямо сейчас.
– Пожалуй, – кивнул Цеста. – Это значило бы – вырвать его прямо из рук смерти. Наверно, именно поэтому у нас считали, что тот, кто сумеет достать этот мячик, обретет что-то очень ценное – лишние годы жизни, душевный покой. О большем мы тогда не мечтали.
– Не славу и богатство? – улыбнулся Павел.
– Нет. Сразу после войны для нас были вещи поважнее.
– Кто-нибудь пытался?
– Мы все пытались… начать. Но на какой-то высоте уже не хватает… то ли сил, то ли храбрости, – Цеста помолчал, опустив глаза. – Один продвинулся дальше других и разбился, – быстро закончил он и предложил, не делая паузы: – Ну что, идем дальше?
– Далеко? – спросил Павел, опасливо поглядывая на хмурившееся небо.
– Километра полтора-два, – ответил Цеста. Оба ускорили шаг, несмотря на усталость.
Цеста быстро шагал вперед, засунув руки глубоко в карманы, глядя прямо перед собой, погруженный в размышления. Поэтому Павел первым увидел идущую им навстречу цыганку – босую, в цветастом платье и монисто, на его взгляд, типичнейшую цыганку, какую только можно вообразить. Она шла, не ежась от задувавшего ветра, держась прямо и уверенно, и несла в одной руке мешок с каким-то барахлом. Очевидно, она была немолода, хотя черт их разберет: тридцать ей было или пятьдесят – по обветренному лицу не скажешь. Но почему-то тянуло от всей этой картины чем-то зловещим: быстро темнеющее небо за спиной женщины, только что покинутые руины… застрявший в остове погибшего здания мяч. Вырвать из рук смерти…
Павел сделал непроизвольное движение в сторону Цесты, словно намереваясь его защитить, загородить – только от чего? Но певец взглянул на женщину открыто и приветливо, и цыганка остановилась перед ними, внимательно глядя черными, как у птицы, глазами.
– Что ты ищешь здесь, малыш? – хрипловато прокаркала она, показав желтые острые ведьминские зубы. – Не стоит возвращаться на
