с довольным видом улыбнулся.
– Bienvenida[12], – сказал он и закрыл за ними дверь.
Запах краски и скипидара в замкнутом пространстве был особенно острым.
Пыльные окна студии, густо заляпанные брызгами краски, впускали в комнату мерцающий серебристый свет полной луны. Пикассо зажег масляную лампу на столе в центре комнаты, озарившую многочисленные полотна теплым желтым сиянием.
Некоторые картины висели ровно, другие – не очень, но в помещении явно не хватало свободного места для всех холстов. Кое-какие из них в несколько рядов были прислонены к стенам или сложены на столах вперемешку с листами эскизов. А несколько картин даже валялись на полу, словно мусор, вместе с коробками, склянками, тюбиками с красками и тряпками. Объем работы поражал воображение. Еве показалось, что комната символизировала мощный взрыв творческой энергии.
Но были и более мелкие детали, которые Ева смогла разглядеть, когда отдышалась. На полу стояла маленькая деревянная клетка, а рядом с ней располагались две грубо высеченных каменных головы на деревянных пьедесталах, явно древнего происхождения. Единственным настоящим предметом обстановки, кроме мольберта, была узкая кровать на металлической раме, закрытая красивым яблочно-зеленым одеялом с вышитыми красными розами и алой бахромой.
– Вы… живете здесь? – спросила она, повернувшись к художнику.
– Когда-то жил, теперь нет. Но моя душа до сих пор живет здесь.
Не вполне понимая, что он имеет в виду и как вообще следует реагировать на события этого вечера, Ева взяла эскиз, лежавший на столе. Он был откровенно эротичным: две женщины, раскрывавшие объятия перед звероподобной фигурой с локоном темных волос. Она еще никогда не видела таких чувственных рисунков и пришла в легкое замешательство. Пикассо невозмутимо смотрел на нее.
– Это сатир и его нимфы, – объяснил он.
Ева смотрела на него, борясь с наивным потрясением.
– Предполагается, что сатир – это вы?
– Если угодно.
– Я не понимаю.
Пикассо пожал плечами и обезоруживающе улыбнулся. Его реакция была уклончивой.
– Я смотрю на жизнь не так, как другие, – небрежно бросил он.
– Очевидно, это так.
«Господи, я не должна здесь находиться», – подумала Ева, несмотря на свои предыдущие рассуждения. Это место было чуждым, холодным и, скорее всего, опасным. Ева внезапно устрашилась своей неопытности и, более того, возможного недовольства Пикассо. Но у каждого бывает свой первый раз, пришел безмолвный ответ, и ее сердце забилось чаще. Ее первый раз, здесь, с великим художником – это будет нечто такое, о чем она не забудет никогда. Ева дрожала, хотя изо всех сил старалась выглядеть зрелой женщиной. Она чувствовала, что ее мощно влечет к нему, и не могла противиться этому желанию, даже если бы захотела.
Ева отстранилась от
Добро пожаловать (
