сбудется!
–
Это раньше думали, – говорил Штифт, – что это всё колдовство, а теперь научно доказано – всё дело в сильной воле. Нужно только научиться волю концентрировать!
–
А ты пробовал? —спросил его Алька.
–
Тыщу раз. Но я рассеянный. Отвлекаюсь. Только начну сосредоточиваться… сосредоточиваюсь, сосредоточиваюсь… хлоп, о чём-нибудь другом подумаю, и всё пропало. У меня воля слабая, а вот ты волевой, у тебя должно получиться… Только загадывать нужно на людей! Понял?
–
Как это?
–
Ну не так, что хочу, мол, жвачки, – ну и хоти! Ничего не выйдет, а нужно, чтобы на человека… Хочу, например, чтобы ты мне отдал половину жвачки, которая у тебя есть. Ты моей воле подчиняешься, и мы жуём оба…
Сейчас, вглядываясь в высокий лепной потолок, где надували щёчки смешные амуры, Алька начал концентрировать волю:
«Хочу, чтобы мы с Вадимом никогда не расставались! Хочу, чтобы я оказался его братом или сыном! Считаю до трёх… раз… два… три…» Алька не помнил, успел он досчитать до трёх или нет, потому что проснулся утром следующего дня.
Глава шестая
ВИЗИТЕРЫ
Они явились в тот момент, когда Мария Александровна подала завтрак и Кусков, изо всех сил подражая Вадиму, заправил край крахмальной салфетки с монограммой за ворот рубашки. Художник наверняка их ждал. Алёшка заметил, как он поглядывал на часы.
– Сиди! Ешь! – строго сказал художник, когда Кусков хотел кинуться открывать двери. – Это ко мне.
В прихожей послышалась иностранная речь. Альке захотелось выскочить в коридор и посмотреть на пришедших, но он помнил вчерашний ледяной взгляд Вадима и его слова: «Разве ты не знаешь, мальчик, что подслушивать нехорошо? »—и поэтому сидел как приклеенный к кухонному табурету, хотя и умирал от любопытства.
И вдруг Мария Александровна взяла поднос, поставила длинные хрустальные бокалы, хлопнула пробкой бутылки с шампанским и осторожно, чтобы не расплескать вино, открыла дверь, что была прямо перед Кусковым. Оказывается, это была вторая дверь в мастерскую! И мальчишка увидел двух гостей, которые что-то рокотали по-английски, и мольберт, и вчерашнюю картину на мольберте.
Да! Это была она. Алёшка узнал деревья, узнал богинь с крыльями! Теперь картина находилась прямо перед ним, и он увидел, что она очень старая, тёмная, вся в трещинах.
Иностранцы ахали, смотрели на полотно в кулачок. Один что-то сказал
и с сомнением покачал головой. Вадим махнул рукой, что-то ответил и перевернул холст. На холсте был большой чернильный штамп: «Разрешено для вывоза».
Тут иностранцы стали пожимать художнику руки, говорить «О! О!..», чокаться бокалами, которые звенели как колокольчики. Один достал длинный блокнот, что-то в нём черкнул, вырвал листок и подал Вадиму. Тот небрежно сунул зелёную бумажку в карман. У художника был очень расстроенный вид. Когда он
