принимая, видимо, его за попрошайку. И только через минут десять, когда он стал опять замерзать, здоровенный грузовик резко затормозил перед ним, обдав теплом солярного топлива, и из его кабины заорал мордатый водитель:
– Тебе что, жить надоело? Куда лезешь под колёса?
Павел Васильевич с опаской подошёл к дышащему соляркой самосвалу и прокричал, пересиливая гул мотора, грубому водителю:
– Мне в город надо попасть, товарищ, я вам заплачу.
– А куда в город? – прорычал шоферюга чуть тише.
– В отель «Авача», в центре находится.
– Да, знаю. Сколько? – спросил он про деньги.
– Тысячу рублей, хватит?
– Вполне, садись, – уже миролюбиво пригласил Павла Васильевича в кабину шофёр.
Когда Павел Васильевич с трудом залез в машину в своем балахоне с запачканным сажей лицом, водитель спросил его:
– Ну и видок у тебя. Ты что, мужик, бомжевал здесь, что ли? Уж больно одежка фирменная. И запах. В гроб краше кладут.
– Да как вам сказать, почти. Под мостом прятался от дождя и грелся у костра у живущих там добрых людей. Вот они меня и приодели.
– А-а-а-а, понятно.
Уже за полночь грузовик привёз Павла Васильевича к отелю, но привратник долго не хотел впускать его думая, что в гостиницу ломится бездомный пьяница. И только когда Павел Васильевич снял с себя мешок и сбросил газеты, привязанные у него на груди и спине, охранник, весьма удивившись, признал в грязном старике элитного респектабельного постояльца, выходившего из отеля сегодня днём, и впустил его внутрь.
Павел Васильевич поднялся к себе в номер, трясясь от холода, переоделся во всё сухое и лег в кровать, укрывшись толстым одеялом. Но озноб не проходил. Казалось, уличная сырость и липкий холод забрались к нему глубоко в душу и не давали согреться телу. Он ворочался с боку на бок, подтыкая под себя одеяло с боков, но холод не унимался, и ноги были ледяные, как чужие.
Павел Васильевич с головой укрылся одеялом, чтобы своим дыханием согреть закоченевшее тело, и тяжелые угрюмые мысли захватили его: «Как так случилось? На каком этапе жизненного цикла он отошёл от своего основного принципа и девиза «честь имею!», который корабельным килем проходил, как ему казалось, через всю его служебную карьеру и был основой корпуса воинской службы, так тщательно выстраиваемого им в процессе обучения в военных академиях, и которому он сейчас учил следовать молодых офицеров. Где и когда произошло отступление от этого принципа? Тогда ли, когда в угоду своей пагубной страсти к этой паршивой девке практически бросил на произвол судьбы безнадежно больную жену? А может быть, еще раньше? Когда убедил себя в правоте принятых решений, повлекших за собой смерть трёх матросов, или когда подписывал лживые отчеты, будучи молодым офицером? Или, может быть, уже здесь, в Москве, когда бизнес и наживу поставил превыше воинского долга? Где и когда случился тот самый отрыв от пограничного слоя в ламинарном течении жизни, перешедшем в турбулентный поток опрометчивых
