пронзает и захватывает, разносясь далеко в пространство. Я забываю с какой целью я это делаю, просто погружаясь в процесс. И не открывая глаз, позволяю тактильной памяти воспроизводить мелодию.
Это красиво… Я уже забыл, насколько это красиво.
В груди словно вибрирует камертон, извлекая из меня давно атрофированные чувства. В какой-то момент они мне показались слишком… уязвляющими. И я бросил скрипку. А теперь кайфую от давно забытой тонкой чувственности.
На последней ноте открываю глаза.
Динка…
Застыв, смотрит на меня своими огромными глазами. Так-то, Кузнечик… Я не бездарность.
Слышу сзади, в комнате всхлипы. Растерянно залетаю в комнату.
– Серафима!
Схватившись за сердце стоит в дверях.
– Дед! – кричу я испуганно, усаживая её на кровать.
Слышу, как он торопливо поднимается по лестнице. Наливаю Серафиме воды из графина. Еë губы неестественно синие.
– Скорую?
Отрицательно качает головой.
– Ты так чудесно играл…
– Я выкину её к черту! – потрясывает меня.
Дед, поднявшись, трясущимися руками ищет в нагрудном кармане таблетки от сердца. Вырубаю быстро плазму. Там какая-то обнаженная непотребщина из новой игрухи.
– Может, скорую, Фима.
– Да всë хорошо! – отмахивается она.
После того, как дед уводит Серафиму меня еще долго колбасит.
Ладно! Всë нормально… Женщины просто чувствительны к этой мелодии. На концертах мамы постоянно рыдали!
Ставлю звук на минимум, чтобы слышал только я. И лежа, глядя в потолок играю ещё что-то… Соскучился. За окном темнеет. Убираю скрипку в футляр. И только после этого понимаю, что практически окоченел. Дверь на балкон так и осталась открыта.
Закрываю, иду в горячий душ. В голову лезут картинки с Динкой. Но обойдешься, зараза! И я пытаюсь переключиться на кого угодно, чтобы только не думать о ней. Не получается. Тогда – Ася! Это всегда работало. Но в этот раз… Переключиться на мысли об Асе не получается. В голове только Динка. Какая-то она… вкусная. Остро-сладкая. Как мой любимый соус – чили с ананасом. Вот выделяется на нее слюна и хоть тресни!
И хочется мне её очень! Не столько физически, как её внимания, признания, одобрения, вдруг доходит до меня. Вот, скормить ей насильно «десерт» хочется, и сожрать в ответ её эмоции. Какие бы ни были.
"Штирлиц, это провал!".
– Нет… Нет… Нет… – ритмично стучусь лбом о прозрачную стенку душевой. – Ты не нравишься мне, Царëва. Я тебя не хочу! Ты просто хорошо двигаешься. И всë!
Но кто-то внутри меня не согласен. Хочется именно Царëву.
– Господи… ты решил меня покарать за «Кузнечика»? Я же раскаялся! Она же…
Давно уже не блеклая тощая мышь, кстати.
Нет!
Ни за что!
Надо просто…
Оборачиваясь полотенцем, выхожу в комнату и листаю
